Боном, следивший за ним глазами, быстрым движением выдернул из пачки один листок и тут же воскликнул:
— Да у вас уже есть нечто подобное! И не вздумайте возражать!
— Это так, глупости, я пишу их, чтобы скоротать время. Ничего интересного.
— Для вас — может быть, но не для меня. Это как раз то, что мне нужно.
И, не отдавая себе отчета в собственной бесцеремонности, типограф прочел вслух:
Потом задумался и прокомментировал:
— Очень красиво и пугающе, но, черт возьми, что вы хотели этим сказать?
Мишель не особенно стремился доискиваться до смысла этих машинально записанных слов и на ходу попытался придумать им объяснение.
— Словом «climat» я хотел указать, как это принято, высоту местности в Вавилонии, выраженную в градусах. Вавилону противоположна Бразилия. Я написал стихи вчерашней ночью, раздумывая о дикарях, которых должны были провести через город нынче утром. И я предвижу кровопролитие, голод и болезни в бразильских землях.
В комнату вошла Жюмель с бутылкой вина и тремя бокалами на серебряном подносе.
— Мишель пишет эти строки по ночам, в маленькой каморке под крышей, которую он зовет «мастерской». Иногда он мне их читает, но я не понимаю ни слова.
Мишель сделал нетерпеливое движение.
— Оставь, Анна, это тебя не касается.
Но она его не слушала. Не обращая внимания на бумаги, она поставила поднос на стол и разлила вино по бокалам.
— Когда моему мужу приходят в голову эти стихи, он делается как безумный, — с невинным видом продолжала она, — Он сует ноги в ванну с водой и держит в руке какую-то ветку. Уж не знаю, сколько раз я находила его как эпилептика, со слюной, бегущей изо рта.
— Анна, прошу тебя!
— Но я правду говорю! Так вот, значит, опускает ноги в воду и катает по столу кольцо с голубым камнем. Тут и начинается бред. А потом часами записывает то, что пришло ему в голову. Он даже все это описал: «Estant assis de nuit secret estude…»[22] Дальше не помню, но так оно и бывает, как я говорю.
Мишеля так и подмывало дать жене затрещину, чтобы заставить замолчать. Но она уже стояла на пороге и выскользнула прочь. Он смущенно взглянул на своих гостей.
— Надеюсь, вы не поверили бредням этой… моей супруги.
Типограф, казалось, был не особенно удивлен.
— В наше время публикуют все, что угодно, лишь бы инквизиция разрешила, — заметил он. — Один мой коллега в Лионе готовит к печати труд Корнелия Агриппы «De occulta philosophia»[23], а потом выйдут Марсилий Фицин, Пселл и другие авторы, возвеличившие понятие естественной магии. Если вы скомпонуете книгу из ваших стихов, думаю, вы разбогатеете, и я вместе с вами.
Барон дела Гард энергично закивал головой.
— Я всегда советовал Мишелю развивать свою склонность к оккультным наукам, естественно, в тех границах, которые дозволяет католическая вера. Это я убедил его писать альманахи. Но он может сделать еще больше.
Мишель, которого отвлекла неожиданная мысль, слабо улыбнулся.
— Я подумаю.
— Хорошо, подумайте, — заключил Боном. Он взял бокал, залпом осушил его и поднялся. — Я должен вас покинуть. Если решите последовать моим советам и советам вашего друга, вы знаете, где меня найти. Я не занимаюсь календарями, но книги, которые я печатаю, читает вся Франция. При дворе они тоже хорошо известны.
Де ла Гард тоже осушил свой бокал и поднялся. Мишель, охваченный неожиданной тревогой, проводил гостей до двери и сразу же вернулся в гостиную. Дрожащими пальцами он взял оставшийся полный бокал и поднес его к губам. Потом снова его наполнил и влил в себя, запрокинув голову. Закашлявшись, он слегка пошатнулся и сжал переносицу большим и указательным пальцами. Вздохнув, он налил себе третий бокал и выпил его уже медленно, мелкими глотками. Немного успокоившись, он вышел из гостиной и отправился на кухню.
Жюмель наблюдала, как на каменной печке кипело в медном котле ароматное варенье. С тех пор как они поженились, она часто варила варенье, зная, что Мишель его очень любит. Ей помогала худенькая и бледная пятнадцатилетняя служанка. Личико ее, с огромными зелеными глазами, было намазано вонючим кремом от веснушек, который ей прописал хозяин дома.