Только этот момент остался в воспоминаниях нечетким, сменившимся спасительной темнотой. Наверное, невменяемому ребенку вкололи успокоительные. Последующие дни можно было назвать ускоренным путем самоосознания новорожденного. Материнским телом для Аны стала комната, связью с внешним миром — люди. Сначала к ней приходили всего две женщины — одна все время пыталась с ней говорить, другая приносила еду и убиралась. Потом число желающих найти способ объясниться увеличилось. К счастью, Ана быстро поняла, что никто не хочет причинить ей вреда, и в ней проснулось любопытство. Чужой мир расширялся постепенно. Коридор, еще один, комнаты, взрослые люди, дети… Увидев много детей, она успокоилась и стала наблюдать.
Тот, кто запечатал ее память, спрятал все, что касалось происхождения или дома, но не тронул то, что полагалось знать ребенку ее возраста. И она понимала, что многое вокруг нее было НЕ ТАК. А как правильно, Ана не помнила. Просто знала, что такие дома, такую одежду, такие деревья за окном, железные телеги на колесах и множество вещей она никогда раньше не видела. Получалось, что она потерялась и оказалась в совершенно чужом месте? Но где и с кем тогда была раньше? И почему первые попытки говорить неизбежно заканчивались тем, что она бессвязно повторяла звуки та-та-тия? После того, как Мисс Кранц сделала из этих звуков имя, Ана решила молчать до тех пор, пока не начнет понимать чужой язык и объясняться на нем.
Это было ее первое сознательное решение в чужом мире.
Через какое-то время маленькая комната сменилась на комнату побольше, с двумя кроватями, и у потерявшейся девочки появилась соседка, та самая, что стала светлым лучиком в воспоминаниях первого года, и у которой она украла потом себя имя — Ана.
Это стало ее первым воровством в чужом мире.
Девочек многое объединяло — обе были одинокими и отказывались говорить. В глубине глаз соседки Ана, тогда еще Татия, которая не хотела ею быть, видела отголоски своей собственной боли и страха и поэтому решилась на первые попытки общения. Появился набор простых знаков — «да», «нет», «не знаю», «подожди». Со временем к ним добавились другие. Девочкам хватало, чтобы помогать друг другу справляться с кошмарами. Девочка по имени Ана плохо спала, иногда кричала или плакала по ночам. Девочка, которая позже присвоит себе ее имя, начала видеть беспокойные сны. Они оглушили ее яркими тонами, не соответствующими краскам за окнами. Перед ней раскинулись пустые долины, полные песка всех оттенков от рыжего до бордового. Залитые солнечным светом терракотовые холмы и красные горы, острые, как кошачьи клыки. Среди них девочка часто видела одну и ту же вершину. Ее кровавые склоны испещряли тонкие прожилки, опутывая гору в густую изумрудную сеть. Небо во снах было иным, чем небо над Аре, иногда наливаясь темно-зеленым и вызывая страх. Во всех снах Татия оказывалась одна. Вокруг нее был песок, выжженные солнцем растения, ветер, но ни одного человека.
Она просыпалась, ощущая себя еще более потерянной.
Со временем к набору знаков и бессловесным сигналам одной девочки стали добавляться рассказы другой. Когда они лились торопливым потоком, Татия не могла отделить ни слова и только вдыхала живые эмоции рассказчицы. Она чувствовала вместе с ней страх, боль потери, а иногда — очень солнечные и уютные воспоминания о семье и мягких руках матери. Когда соседка не спешила или использовала мало слов, но много жестов, Татия училась новому языку. А потом, проснувшись одним утром, поняла, что в рассказе девочки почти не осталось незнакомых слов. Сохраняя свою тайну, Татия продолжила внимательно слушать и узнавать чужую историю. О дружной семье, которую проглотила война. О войне, в которой одни люди зачем-то убивали других. Слушала и пыталась вспомнить своих родителей и дом. Может, они остались в красном мире из песка и ветра? И она тоже — жертва войны? Соседка говорила, что видела людей, которые теряли от страха разум и забывали все-все-все. Вот так и она, забыла, а теперь начинает вспоминать, потому что разноцветных снов становилось все больше, только в них по-прежнему не было людей.
А потом Татия начала «передвигаться».
Сначала во сне. Перестала просто стоять и оглядываться, а стала ходить по красному песку ущелья, касалась руками стен без единого растения и стен с засохшими стеблями. Иногда воздух впереди нее начинал дрожать и переливаться неярким светом, словно в нем пряталось что-то живое, и тогда Татия шагала в сторону этого «что-то» и просыпалась от удара или холода, и в темноте комнаты оказывалась под столом, в углу, едва ли не на кровати своей соседки. Это было страшно — засыпать и не ведать, в каком месте откроешь глаза. Девочка быстро поняла, что перемещения происходят каждый раз, когда она делает шаг в сторону дрожащего воздуха в Красном мире. Но чем больше она настраивала саму себя не преследовать прозрачные миражи, тем сильнее они ее манили. Хорошо, что сны снились не каждую ночь, и дрожание воздуха случалось в них редко, но и этого было достаточно, чтобы разрушить недолгий комфорт, потому что однажды, проснувшись над кроватью Аны, Татия напугала ее, и во взгляде соседки появилась напряженность. Она перестала делиться рассказами и начала искать общения с другими детьми. А когда Татия переместилась за пределы комнаты, в коридор, к столовой, взрослые люди, язык которых девочка тоже начинала понимать, стали смотреть на нее с беспокойством. Из их уст зазвучало слово, связанное с луной. После очередного «исчезновения» Татия оказалась в отдельной комнате, дверь которой запирали по ночам на ключ.