– У этих господ, обыкновенно, очень кроткий вид, – пошутил Давид.
Автомобиль оставил за собою равнину и повернул на восток, в холмистую местность. Склоны холмов были застроены до самых вершин, каждый клочок земли использован. На более крутых уступах возвышались террасы, как во времена царя Соломона здесь росли гранаты, фиги и виноград. Множество рассадников говорило об усилиях и просвещенном старании населения культивировать эту неблагодарную почву. На гребнях гор темнели силуэты пиний и кипарисов, красиво и отчетливо выделявшиеся на светлом фоне лазурного неба. Экипаж въехал в прелестную долину, поразившую путешественников изобилием цветов. Пред ними словно раскинулся яркий ковер, раскрашенный белыми, желтыми, красными, голубыми и зелеными тонами. Им казалось, что они очутились в каком-то душистом море. Легкий ветерок поминутно приносил новые волны ароматов, которые сливались с игрою красок и неуловимой нежной мелодией, дрожавшею в воздухе, в одну дивную, чарующую симфонию. На изумленные вопросы Кингскурта и Левенберга, Давид и Решид-бей объяснили им, что здесь разведено огромное цветоводство для парфюмерных фабрик. Вся долина представляла собой один сад, в котором росли в несметных количествах розы, нарциссы, туберозы, жасмин, герань и фиалки. Крестьяне, работавшие близ проезжей дороги, встречали проезжавших радостными приветствиями, на которые Литвак, Решид-бей и Штейнек любезно отвечали. У всех трех, по-видимому, было много знакомых среди этих бодрых, крепких крестьян. В поселке, называвшемся Сефорис, автомобиль в первый раз остановился. На площади, перед греческой церковью, Давид вышел из экипажа, и, извинившись перед своими друзьями, вошел в нарядный церковный домик; он должен был навестить своего друга, русского священника. Остальные тоже вышли из автомобиля и подошли к недалекому холму, на котором находились развалины старинной церкви. Отсюда открывался великолепный вид на цветущую равнину, вплоть до самого Кармеля. И Мириам рассказала, что когда-то здесь был христианский храм в честь Иоахима и Анны, родителей пресвятой Марии, которые жили здесь. Новая греческая церковь принадлежит колонии русских христиан, основавшейся вокруг Сефориса. Давид в очень хороших отношениях со священником и хочет пригласить его с собою в Тибериаду на цервые дни еврейской пасхи. Скоро появился и Давид в сопровождении благообразного, высокого попа, который очень сожалел, что не может сейчас же ехать с ними. Он мог поехать только после обеда электрической дорогой на Назарет, и рассчитывал, тем не менее, раньше их быть у родителей Литвака.
Компания сердечно простилась с симпатичным священником, и автомобиль покатил на север, к широкой равнине.
Стеклянная стенка между передним и средним отделениями экипажа была спущена для облегчения разговора с Кингскуртом. После Сефориса пришлось еще остановиться перед железнодорожной рогаткой, так как в эту минуту по полотну мчался курьерский поезд. Кингскурт и Левенберг удивились отсутствию трубы при локомотиве и им объяснили, что этот поезд, как на всех почти палестинских дорогах, приводится в движение электричеством. Это было одно из преимуществ введения новой культуры в этой стране. Именно потому, что до конца девятнадцатого столетия она была в полном запущении, в каком-то первобытном состоянии, можно было сразу воспользоваться всеми новейшими завоеваниями в области техники. То же самое было при постройке городов, проведении каналов и железных дорог, в сельском хозяйств и промышленности. В распоряжении еврейских переселенцев, хлынувших сюда со всех концов света, имелся долголетний опыт всех культурных народов. Образованные люди, которые явились сюда из университетов, технических, сельскохозяйственных и коммерческих школ цивилизованных государств, были вооружены всевозможными знаниями. И вот эта бедная, молодая интеллигенция, силам которой не было никакого применения в антисемитских странах, которая там представляла собою безнадежный, вечно протестующий пролетариат – эта образованная и преждевременно разочарованная еврейская молодежь была благословением для Палестины, потому что она принесла с собою новейшие знания во всех областях науки.
Фридрих вспомнил слова, сыгравшие такую видную роль в его жизни, и обратился к своему другу с непонятным для других вопросом:
– Образованный, разочарованный жизнью молодой человек, вы помните, Кингскурт? Ничего удивительного, что явился еврей. В то время среди нас было много таких, мы все почти были такие.
– Но вы чертовски хитрый народ, – сказал Кингскурт. – Нам вы оставили старое железо, а вы сами катите на новых машинах.