– Да, это рай – тихо проговорил Фридрих и, когда Мириам подошла, он сильно схватил ее руку и пожал ее, словно благодаря ее за то, что жизнь еще так хороша.
Больная смотрела на них с своего кресла. И материнское сердце дрогнуло смутным радостным предчувствием.
– Дети! – беззвучно прошептала она и забылась в пленительных для нее счастливых мечтах.
В маленькой вилле, которую старые Литваки наняли на время лечебного сезона, гости поместиться не могли. Только Мириам осталась у своих родителей. Для себя и своих друзей Литвак заказал комнаты в отеле, подле бальнеологических заведений. Багаж их доставлен был еще до их приезда. И когда они, простившись со стариками, ушли в отель, чтобы переодеться, их уже ожидали комнаты, обставленные с полным комфортом и удобствами. В гостиной отеля их встретили двое мужчин и одна пожилая дама. Давид познакомил с ними своих гостей. Дама была еврейка из Америки, мистрисс Готланд. В ней было какое-то неотразимое очарование, и лучистое доброе лицо, под белоснежными волосами еще полно было молодой прелести. Из двух мужчин один, в черном, длинном сюртуке, был английский иерусалимский пастор. У него была длинная, белая борода патриарха, голубые мечтательные глаза и, к великому удивлению Кингскурта, он нисколько не обиделся, когда тот его принял за еврея. Второй был брат архитектора, бактериолог, профессор Штейнек. Веселый, живой, рассеянный человек, который говорил всегда так громко, точно излагал какую-то теорию о микробах перед аудиторией глухих. При встрече с братом он обыкновенно после первых приветствий вступал в ожесточенный спор с ним. Так было и теперь. Архитектор Штейнек предложил гостям посмотреть институт Штейнека с его знаменитыми лабораториями. Но профессор решительно воспротивился этому:
– Что за фантазия? Там нечего смотреть. И труда не стоит. Большой дом, много комнат и много морских свинок, и в каждой комнате стоит человек и производит опыты. Вот и все. Поняли? Брат мой всегда ставит меня в смешное положение. Мистрисс Готланд улыбнулась.
– Да все равно никто вам не поверит; ваш институт известен, как достопримечательность.
Профессор Штейнек расхохотался.
– Ах, Господи! Да что вы желаете видеть – микробов? Поймите же: да в том и особенность микробов, что их видеть нельзя, то есть простым глазом. Достопримечательности, нечего сказать. И, откровенно говоря, я в микробов не верю, хотя и воюю с ними. Поняли?
– Нет – смеясь ответил Кингскурт: – ни слова. Это, по-видимому, нечто в роде химической кухни. Что же вы там стряпаете, профессор?
Бактериолог предупредительно ответил:
– Чуму, холеру, дифтерит, туберкулез, родильную горячку, малярию, бешенство…
– Тьфу, черт побери!
– Вернее, средства борьбы с этими врагами человечества, – сказала мистрисс Готланд. – Мы его спрашивать не будем, и без него пойдем. Выдадим себя за знатных иностранцев, и нам там все покажут.
– Ну, ну ладно. Так и быть – пойду с вами! – крикнул профессор – Еще нападете на какого-нибудь дурака ассистента, который покажет вам стрептококка и скажет вам, что это холерная бацилла. Поняли?
– Ни слова! – ответил Кингскурт. Компания рассыпалась. Архитектор привез для мистера Гопкинса планы новой английской больницы, которую решено было выстроить близ Иерусалима. Сарра хотела первым делом выкупать Фритца. Давид извинился перед гостями и отправился в францисканский монастырь за патером Игнатием, который тоже был приглашен на вечернее торжество. Все условились встретиться вечером на вилле старого Литвака. Мистрисс Готланд, Фридрих, Кингскурт, Решид-бей и профессор поехали в бактериологический институт, находившийся в четверти часа езды от отеля, на южном берегу озера. Это было небольшое строгое здание, упиравшееся одним фасадом в зеленый холм. Профессор Штейнек сказал своим посетителям:
– Нам большого здания и не надо: микробы много места не занимают. А стойла находятся вот в этих пристройках. У нас много лошадей и других животных. Вы понимаете?
– Ага, вы много выезжаете? – спросил Кингскурт. – Понимаю, понимаю… конечно, в такой чудесной местности…
– Да при чем тут местность? – удивился профессор Штейнек. – Мне нужны лошади, и ослы, и собаки, словом, весь этот зверинец для добывания сыворотки. Мои конюшни тянутся вот до фабрики, где добывается очищенный воздух.