— В последний раз, когда я пробирался на северной стороне через бурелом… — Саргон ненадолго замолчал, потом неуверенно продолжил, — я видел их только боковым зрением, в последний момент. Не уверен, что они — не плод моего воображения. Запомнил только из-за опасности, которую чувствовал…
Он вспомнил, как появилось и разом окрепло неестественное, уродливое ощущение вовлеченности, энтузиазма на пустом месте, потери себя во время дикого забега. Как тени вокруг изломанных, мертвых деревьев сгущались все сильнее, когда его душа стала ощущать чужие сумерки.
В один момент практика атаковали неуклюжие, подозрительно материальные тени на полпути северного направления.
Он сумел кое-как сконцентрироваться, увернуться от мелких, совсем не опасных на вид гладких пальцев дымчато-черной окраски, изогнуть само тело, потому что идея хоть немного изменить маршрут в том состоянии в принципе не могла прийти ему в голову.
После рассказа, Алтаджин с Дун Цзе недоуменно переглянулись. Никакой настороженности: твари, неспособные убить практически беззащитного человека, бегущего по прямой линии, не могут стать серьезными противниками.
Для культиваторов.
— У кого-нибудь есть идеи? — брюнетка демонстративно бросила слова в пустоту, хотя ее цепкие серые глаза не отрывались от потеющего на морозе Ваня.
«Старик совсем отвык от женского внимания в крепости, раз его от одного взгляда в жар бросает», — похмыкал про себя Саргон, который удивительным образом не замечал у себя той же самой проблемы, причем совсем не в ироничном ключе.
— Этот старый собиратель преданий слышал краем уха о похожих существах… — неуверенно протянул старик, седой, как времена, про которые он так любит рассказывать.
— Живее, — заинтересованности в голосе Дун Цзе оставалось меньше, чем крови в теле похороненного Юлвея.
— Когда-то, в бытность мира юным и…
Никакие окрики, никакие просьбы или показная наглость Каня не могли сбить со старика его велеречивую манеру древнего гусляра, от которой тот же Саргон приходил в пассивное бешенство: с обильно текущими слюнями, боязнью воды в художественном произведении и жажде беспощадного облаивания автора собственным мнением.
Удивительно, как на его глазах совершилось невозможное.
Два культиватора с помощью доброго слова (которое подумал в их сторону Саргон) и крепкой сосновой палки смогли ускорить воспроизведение басней Ваня как минимум до отметки 1.5.
— Похоже на младших слуг туди-шэнь, — разродился кочевник после минуты раздумий, поймал на себе скептический взгляд Дн Цзе, — что? Какая земля, такой и покровитель. И защитники у него подстать, слепил из того, что было.
Непонятно только, почему с такой дрянью в лесу паук все еще жив и свободно культивирует. Тьфу! Паук-культиватор. Каждая собака в отряде Сороки будет тыкать в меня пальцем и ржать громче жеребцов Ян-ди и Хуан-ди.
Под конец рассказа Ваня и свиста палки-спасительницы подошла Ян со своей охраной. Молча устроилась рядом, дослушала, кивнула на выводы Алтаджина.
— Похоже на то.
И наступила неловкая тишина, где каждый ее участник из страха или ослиного упрямства пытался оттянуть неизбежный вывод.
Они стояли всей компанией возле изломанных башенных врат, буро-коричневые пятна на дебелых, обугленных досках угрюмо темнели, неразличимые с нескольких метров. Лишь лучи заходящего солнца тихо подсвечивали брызги красно-оранжевым тревожным блеском гражданской сирены.
— На восточной стене правда есть паутина, — отрапортовала Ян сухим, ломким от непролитых слез голосом, — след Ци не ниже ранга Закалки Тела. Монстр где-то поблизости. Я… я не знаю, что это за вид. Паутина совсем не клейкая, только прочная. Цвет — зелены…
— Зеленый⁈ — встрепенулся Алтаджин.
На мгновение в голосе прорвалось эхо его прошлой личности — властное, самодовольное, шебутное, жадное до любой кровавой кутерьмы.
— Есть один вид. О, еще в самом начале моей службы последняя волна месяца породила одних совершенно уморительных тварей. {Мой!}… — он осекся, замолчал.
Взгляд остекленел, Алтаджин невидяще уставился в пространство. Никто не решился его перебивать, он отмер сам спустя минуту и продолжил шелестящим, низкокалорийным тоном лишенного веры фанатика:
— Пауки-воскобойники. Также давили из людей требуху, скатывали в свечи, а потом утаскивали в свою паутину и ели понемногу. Их сеть — это погреб для хранения, а не ловушка.
— Может ли… — неуверенно начала Дун Цзе, на что Алтаджин безэмоционально хмыкнул, снова больше обозначил нужную эмоцию, чем действительно ее ощутил: