— Ой!
Он отвлекся на возглас единственного сверстника.
Кань все это время со смешанными чувствами на лице сверлил взглядом желтушное, еще более уродливое, чем обычно, лицо Ваня. Он успел спросить разрешения пройти в комнату и даже получил его от Алтаджина, чей возвышенный силуэт темнел в дальнем углу бесформенной кучей человека на корточках.
Получил, но все не решался войти.
А когда сделал первые пару шагов.
Уперся в идеально прозрачный, сверхплотный барьер.
Потребовалось не больше часа, чтобы выяснить, что это и как от него избавиться.
— Простоит сутки, потом преграда должна исчезнуть, — заключила Дун Цзе, — либо мы должны пройти некое «испытание».
— Про испытание и так ясно, — Алтаджин яростно расчесал затылок под сальной косичкой, — старые пердуны наверняка провели его по самому простому варианту. В такие святилища пускают только самых преданных, но не самых нужных. Императору при таких раскладах ничего не грозило в любом случае. Правда, почему тогда вообще пустил к малому Алтарю? Не проще провести испытание там же, раз явились без даров?
— Что ты имеешь в виду, шисюн? — нехорошие подозрения безо всяких посредников отразились на невинном личике Ян-гуйфэй.
— Поединок двух случайных человек в комнате, вот что я имею в виду, — если бы некий талантливый прерафаэлит задумал писать картину: «благостное безразличие», то наверняка бы одобрил кандидатуру Алтаджина перед всеми прочими.
Поначалу новость не слишком расстроила присутствующих. Время разгадать загадку алтарного барьера имелось, а на самый крайний случай пришлось бы потерять одни сутки. Досадная, но отнюдь не смертельная потеря времени.
Так считали даже культиваторы, пока не начала кружиться голова, а легкие судорожно сжиматься в попытках вобрать в себя побольше кислорода.
Внезапно заинтересованные практики нашли отгадку, на фоне которой их досадное недоразумение представало в совершенно ином свете.
Барьер пропускал через себя только свет: ни вода, ни пыль, ни чистый воздух не могли пройти сквозь него ни в одну сторону.
Глава 6
«Если ты ищешь битвы, то потом не жалуйся, что она имела не тот исход. Если ты наносишь вред людям, то не возмущайся, когда люди станут вредить тебе», — говорят, эти слова раньше любил повторять Чжэнь лао сянь-шен, когда бил новобранцев бамбуковой палкой.
Та палка давно уже сломалась, в очередной раз подтвердив его высказывание. Поэтому расстроенный куратор поклялся больше не использовать столь хрупкую драгоценность: с тех пор он околачивал дурней исключительно здоровенной дубиной из чертодрева, пока, в конце-концов, не раскололась и она.
Тот день люди из Лагеря Новобранцев нарекли Днем Всех Святых и каждый год праздновали, заодно пугали новичков рассказами о кураторе. К сожалению, и славная традиция, и посторонние предметы в руке куратора уже давно канули в прошлое.
А пинки он отвешивал еще больнее, чем удары дубиной.
Впрочем, боль от побоев сейчас казалась Саргону куда приятнее, чем медленная смерть от удушья.
Он не знал, как долго они пробыли под барьером. После того, как Вань взял в руки угольник? С момента жертвы Камея? С самого начала, когда последний человек переступил порог этой священной клетушки?
От кэ до часа.
А воздуха уже перестало хватать на всех земных практиков.
Вряд ли им осталось больше десяти-пятнадцати минут.
А через несколько часов, после окончательного исчерпания кислорода, задохнется и сам Саргон. Ци могла многое, но перерабатывать углекислый газ, подобно растениям и мхам, не под силу и ей. По крайней мере, на его уровне развития.
Что там у других культиваторов группы юный практик не знал, но если картина и отличалась от его личной, то разве что в худшую сторону.
— Я не понимаю, простите… — Ян поникла, закусила губу в непритворном стыде, — никаких уязвимостей. Мне он кажется монолитным.
Она не смогла расшифровать барьер, как до этого не смогла и ее старшая сестра Цзе.
Впрочем, та успела куда быстрее: грубая бумажка со сложной сикаракой из чернил помигала сломанным светофором, стала дымиться по краям, после чего брюнетка сноровисто спрятала ее обратно в рукав и развела руками.
— Надо попробовать…
Саргон осекся, когда Алтаджин перекрыл его своим громким, но при этом вялым, незаинтересованным голосом уездного чиновника на выезде в деревню: