— Итак, что вы можете сказать в свое оправдание?
Саргон лукавил. Он не хотел слышать ничьих оправданий. Он хотел удавить мерзавцев, забыть про их существование. И если Уру не вызывал в нем особых эмоций, чиновник всегда держался слегка наособицу, то вот Акургаль…
Саргон помнил то щемящее чувство благодарности, когда десятник не стал отмахиваться от впервые увиденного мальчишки. Когда согласился с ним и погнал народ на тренировку, когда доверил наладить общение с фармацевтом, пусть совершенно не верил в результат.
Когда прислушивался к его советам вопреки собственной гордости, вопреки патриархальной синской традиции с почтением к старшим, вопреки даже здравому смыслу, ведь как сопляк может разбираться в чем-то лучше опытного воина?
Но он решил довериться Саргону. Не до конца, не сразу, однако именно действия Акургаля сохранили Первый Отряд в его сегодняшнем виде.
А теперь десятник словно предал собственное наследие, наплевал на их общую кровь, что щедро лилась на выветренные камни Облачного Форта.
Как будто все жертвы: его, людей под его началом, оказались напрасными, ненужными.
Как будто такие беспринципные подонки, как Цзяо, все же победили, вырвали право эксплуатации человека человеком.
Он наплевал на память тех людей, что честно выполняли свой долг, а потом замерзали насмерть, голодные, брошенные и проклятые молчаливым, запуганным согласием безликой толпы.
Своих же собственных друзей. Тех, кто умер из-за мелких интриг и жажды власти одного лагерного подонка.
Саргон старался не смотреть на десятника. На его насупленное, натужно-бесстрастное лицо, всклокоченную бороду, красную лысину с капельками от тающих снежинок.
Какое облегчение, что первым прервал молчание именно Уру.
— Оправдание⁈ — нейтрально-участливое выражение лица, с самого первого дня точно приклеенное к лицу чиновника, сошло с него дорожками злого пота.
— Оправдание будешь искать ты, черноногий выродок, когда мои братья станут выдавливать тебе глаза, рвать тело клещами, хлестать батогом, как последнего ишака!
Первый испуг прошел, теперь Уру сверкал глазами в показной насмешливости, за которой скрывалась злоба, пренебрежение,
дрожь осознания, что неразумно игнорировалась шокированным рассудком.
Юный практик молча повернул голову вправо.
Акургаль все еще молчал.
Не испуганно, не потеряно, не озлобленно.
С выражением принятия судьбы, меланхоличной отстраненностью. В такой позе он всегда стоял на скользком от росы камне замковой стены, перед тем как очередная орда пробовала старый Форт на прочность.
Саргон решил начать с чиновника.
Может, десятник еще одумается, начнет сотрудничать, когда подельник сдаст его секреты.
Глупая, неоформленная даже в мыслях надежда все еще теплилась в его надломленном ненавистью рассудке.
— О, то есть у тебя есть братья. Многодетная семья, да? Нелегко пришлось папашке, — дурашливо-сочувственный кивок головой.
Камей зашелся в кашляющем смехе. Уру оскалился, открыл рот
Саргон не стал пытаться давить, угрожать, пугать аурой Ци. Скорее, мягко провоцировал бывшего чиновника раскрывать свою душу, дать понять, как много у него связей, сильных людей, что примчатся на выручку, в какой опасной организации состоит.
С каждым словом в нем крепла необоснованная надежда подавить, запугать умного, чересчур талантливого для своего возраста, но пока еще наивного, прямодушного пацана. А затем, кто знает, даже привлечь к своим делам во славу Ордена и к выгоде самого же Саргона…
Юный практик продирался сквозь оскорбления, азиатские славословия и самовосхваления, постепенно вытаскивал из Уру крупицы информации, по которым мог ориентироваться дальше, понять, какие вообще вопросы стоит задать.
Саргон не показывал истинных чувств: лишь улыбка становилась все более елейной, да Камей качал головой, искал взглядом будущие инструменты. Он успел достаточно хорошо узнать своего юного гения, чтобы видеть, как медленно сгнивает его мораль под гнетом перемен. А еще
Еще Саргону было совсем не жаль Уру.
Постепенно тот становился все наглее, начал громко требовать, чтобы его вытащили из-под земли, почистили одежду от отвратительно-липких комьев. Но последним гвоздем в крышку гроба оказалось
— Вот, посмотри на своего десятника. Сколько он сопротивлялся Цзяо-шисюну? — чиновник успокоился достаточно, чтобы выдать одну из своих загадочно-очаровательных улыбок, — а потом вы, смерды, зашли слишком далеко. И к Акургалю пришлось зайти одному из братьев нашего Ордена. Ах, как приятно видеть искреннее сотрудниче…