Можно было отправить вместо себя еще более бесправных глиномесов, но Саргон пожалел болезных. Острой опасности… для себя он не ощущал, духовная защита работала. А смерть земного практика ничего не даст: тот ни почувствовать Ци не может, ни в темноте ориентироваться толком. Поэтому потопал практик поперед тетки в пекло.
Тем более, шепот интуиции подсказывал ему, как привык подсказывать в темном измерении, на волнах и в застенках Ксина: опасность кроется отнюдь не в самой башне.
Впрочем, от такой туманной наводки легче не становилось.
Башня перед ним едва заметно мерцала отраженным светом на полированных временем участках кладки, пьяно заваливалась на стену, откровенно жуткая в ночи, с осознанной тишиной, без скрипов и шорохов.
Он переступил через порог с ороговевшим телом и пульсирующим даньтянем. Кожа горела от вложенной Ци, темная, подколодная мерзость срывалась угольной пылью со скрюченных пальцев, глаза сверкали потусторонним знанием, метались по пустому, осиротевшему месту.
Настоящий склеп: никаких следов чужого присутствия, лишь звенящая старина в мелких деталях: пыль, предметы обстановки, архитектурный стиль. Будто вскрытый курган, взломанная пирамида, шаткая древность, что цепкими старческими пальцами цепляется за свои давно мертвые секреты.
Стоять посреди такого места не хотелось, ему стало откровенно не по себе. Тем не менее, реальных опасностей Саргон там не нашел, сколько бы ни метался по углам.
Лишь разглядел под порогом разбитую шкатулку с маленькими косточками указательных пальцев — ее раскопали вполне осознанно, а затем почему-то бросили в мелкую ямку, из которой практик и достал свою находку. Достал, посмотрел, затем быстренько положил обратно и присыпал землей, от греха подальше.
В остальном волновался он совершенно зря: башня как башня. Если отбросить целый пласт людских суеверий, надуманных страхов и шепот интуиции.
Восьмиугольный зал в центре раньше делился ширмами на три части, их остатки гнили цветастой ветошью на полу. Личная комната сохранила часть сломанной деревянной мебели. Каменная лестница с выбоинами и светлыми разводами на серых булыжниках вела на ярус выше, к смотровой бойнице, но подняться туда казалось малореальным.
Дощатый пол второго этажа оказался наполовину проломлен и частично сожжен: его обугленные обломки разбросаны тут и там на первом этаже, вместе с остатками парочки стульев, разбитым в щепки столом и сломанной кроватью, при жизни весьма добротной.
Из примечательного, кроме лестницы, оставалась лишь толстая, совершенно нетронутая временем или людьми дверь во внутренние покои пагоды, виденной Саргоном сквозь проломы в стене.
Почему она не уступала в размерах внешним воротам? Зачем ее сделали такой прочной, дебелой, с огромным количеством клепаных железных пластин? И почему она выглядела настолько целостной, невредимой при общей разрухе, запустении, следах боя?
Никто не мог дать ответ.
В башню отряд входил уже после культиваторов и делал это неуверенно, с оглядкой, с мелкими ритуалами вроде: «чур меня», с дрожью, подгоняемые злыми окриками раздраженной Дун Цзе.
Впрочем, больше помогало то, что странного леса и кромешной, обезмолвленной тьмы за пределами Ясного Зала они боялись больше, чем разведанного культиваторами подозрительного места.
Для Саргона это были явления одного порядка.
Удивительно: пространства впритык, но хватило для тринадцати человек, с учетом малых размеров башни на взгляд снаружи. Люди из Первого Отряда сидели буквально на головах друг у друга, тогда как две девушки отгородили немаленькое пространство выцветшей лакированной ширмой из башни, а все еще бессознательного Алтаджина прислонили к стеночке рядом с собой.
Оставшееся место в центре обе группы использовали для костра.
Из-за холода им все же пришлось святотатственно разжечь огонь прямо в предбаннике святого места, сиречь Куньлуньской башне, от чего их долго, пускай и безуспешно отговаривал Юлвей.
Основной жар дал костяк большой, роскошной кровати, для продолжения заготовили стулья и деревянные обломки. Из «сгораемого мусора» в башне не использовали только двери. Не тронули ни остатки внешней (Саргон вспомнил о закопанных костях и полностью поддержал партию осторожных), ни, тем более, внутренней.
Ее даже не проверили. За окованной железом дверью шли уже ритуальные залы, туда никто не хотел лезть по темноте, несмотря на всю тесноту и обиду.
Стоило только воинам отгородиться от страшного внешнего мира толстыми крепостными стенами да баррикадой на воротах, как беспокойство отступило на второй план, а веселый, трескучий костер из столетних досок настроил на позитивный лад.