«Ага, звучит по-дебильному, но есть же в нашем мире фурьеристы…» — грустно подумал он.
— Но Акургаль что-то знал, — указал Камей на несоответствие.
— Знал, — согласился Саргон, — скорее всего, догадался самостоятельно. Либо его посчитали достаточно контролируемым, чтобы посвятить в подробности. Не все, понятно. Только нужные для «маневра». «Всяк солдат должен знать свой маневр», — усмехнулся он, — может, случайно узнал их тайный знак.
— Так и мы можем… — вскинулся было Камей, но сник под двумя синхронными хмыками.
— Заплатка на рукаве сущая мелочь, по сравнению с возможными знаками отличия. Не знаешь точно — никогда не догадаешься.
«По крайней мере, так было в моих любимых тайных обществах Земли. Всякие масоны, которые использовали для шифра Сведенборга или Гегеля, Орден Золотой Зари с их шифрованными рукописями и строгой иерархией, да мало ли кто еще! В том же Китае европейских тайных обществ еще с восемнадцатого века развелось, как говна за баней. Почему бы и здесь, в сраном синском Форте, не появиться чему-нибудь подобному?»
Действительно, ведь больше у аборигенов нет никаких достойных занятий, чем сделать ширму для интриг и прибирания к рукам местечковой власти.
Никакие демоны ничего тут не штурмуют, судьба провинции никого не трогает. А ведь прорвись они, и жизнь по ту сторону гор существенно усложнится. Это если узнают и примут меры. А не узнают… Демоны так силы накопят да вдарят ордой по беззащитным селениям. А! Не мое дело"
На этой невеселой ноте они вернулись обратно.
Втроем.
Труп Акургаля Камей сбросил в ров и присыпал землей.
«Спи спокойно, мой первый командир. Ты защитил свою семью».
Глава 12
«Жизнь — это последовательный сон, и, когда он перестает сниться, весь мир с его красотой и болью, печалями, с его невообразимым разнообразием перестает существовать».
И в этот день
Когда мертвое тело десятника за считанные минуты распалось на черную жижу и кости
Еще один кошмар закончился.
До Ясного Зала Уру они практически тащили. Бывший чиновник едва переставлял ноги. Не из-за физических повреждений: Саргон бил его вполсилы да и то, пострадало лишь лицо.
Из-за исключительного напряжения души.
Когда они пришли, доковыляли через башню внутрь древних, затерянных в смутных годах Залов, вокруг деловито сновали сокомандники, зараженные энтузиазмом денежного предложения Дун Цзе.
Стоило только борзой, потрепанной печалями тройке войти в окованную железом дверь, как все взгляды, мало помалу, переместились к ним.
Каждый успел отметить слабого, окровавленного Уру, что цеплялся за широкие плечи Камея раненым советским командиром.
Каждый разглядел отсутствие десятника, мрачный, потерянный вид Саргона, угрюмого Камея, забрызганные кровью руки, что так и не смог до конца отмыть редкий, бесноватый снег территории мин тан.
Первым к ним подошел расслабленный, безразличный Алтаджин.
— Ну что, проверил? — он демонстративно смотрел на пустое место рядом с Саргоном.
Там, где должен стоять еще один человек.
Там, где он больше никогда не встанет.
— Акургаль… оказался предателем, — Саргон закрыл лицо рукой, униженный и скорбящий.
Ближайшие люди подошли ближе. Дела оказались забыты.
Не важно. Такую информацию все равно не скроешь, да и не зачем.
— Что он успел сказать? — втиснулась в разговор Дун Цзе, требовательно уставилась на него своим испытующим взглядом.
«Ах, вот и плюс моей маленькой трагедии. Теперь меня не так сильно снедает желание затащить ее в постель… или на Алтарь».
— Мы так и не смогли узнать. Акургаль боялся своих покровителей больше нас. Кажется, они вышли на его семью…
— Ты уверен, что спрашивал достаточно? — Алтаджин стал серьезнее.
Даже в своем подавленном состоянии Саргон понял, что имел в виду кочевник. Да, угроза семьи звучил недостаточно, странно, слишком зыбко. Его держали гораздо крепче, чем туманными угрозами. Но на поверхность выплыл только этот факт, несмотря на всю костедробительную прилежность Камея.
— Этот старательный практик использовал все возможное. Лучше могли только великомудрые, — Камей ответил раньше товарища, склонился в глубоком поклоне.
— Нам, мне пришлось убить его. Простите, — выдавил Саргон.
На лицах Первого Отряда замерли все краски, от сомнений до неприятия. Неожиданно, но обе девушки выглядели не столько удивленными или безразличными, сколько… сочувствующими?