У каждого второго кружилась голова, ноги время от времени переставали держать усталое тело, лица давно покраснели от температуры, в глазах от внутричерепного давления темнело до мигрени…
Никакого сравнения с милосердным, деликатным касанием Весеннего Зала, настоящим отдохновением от Осенне-Зимних тягот. И необходимой передышкой перед концентрацией жизни Лета, ее пиком и… окончанием цикла.
Они вошли, нет, буквально вывалились через круглую арку-проем, словно в типичном синском поместье. Только сам вход на эту Землю Обетованную оказался выложен облицовочной плиткой в красном глянце.
Движение по алтарной комнате к ее центру далось тяжелее, чем сквозь спертую затхлость коридора. По мере движения повышалась влажность, струйки пара выбивались из-под ног брызгами луж, обжигали кожу, от невероятно едкого, вонючего пота слезились глаза и чесался нос.
Особенно сложно дались тяготы Летнего Зала земным практикам.
Кань успел дважды потерять сознание. Юлвей чуть не бросил собственный меч из-за неподъемной тяжести, от Камея несло, как от всего остального отряда разом: маринованной на солнце гнилой плотью, нотками специй по немытому телу, жареной селедкой. Фармацевт хрюкал, в ярости махал руками на манер вертолета, однако покорно плелся в хвосте группы.
Впрочем, и практикам Старого Города, и самому Саргону пришлось не менее тяжко, чем остальным. Фантомный жар давил на плечи, одышка держала дыхание в кандалах, сердце заходилось в аритмии. Даньтянь пульсировал как сумасшедший, дальние, неосвоенные каналы болели, точно по ним пустили колючую проволоку, сухожилия предупреждающе щелкали от малейшего движения.
Он едва мог оценить красоты нового зала из-за непрерывного истечения склизкого, зеленовато-коричневого пота со лба в глаза.
Но все равно жадно смотрел по сторонам. Такую возвеличенную красоту юный практик видел лишь на фотографиях городов Греции да Италии, хотя архитектурные мотивы казались ближе к индийской или греко-индийской, бактрийской цивилизации.
О, в Летнем Зале было на что посмотреть.
В отличие от блеклого лаконизма Великой Кумирни, пренебрежения Осени, изящной скромности Весны, а также Зимнего безразличия, Лето словно решило отыграться за весь предыдущий Ясный Зал.
И предстало перед мутными, пеленованными изнурением взглядами невиданной архитектурной пышностью.
Искусные барельефы со сценами охоты, мозаика сбора урожая, огромное панно с детальной картиной жертвоприношений божеству. Потолок сверкал позолотой, декоративные колонны дорогого красного цвета с основанием из нефрита обвивали деревянные лианы, настолько искусные, что казались настоящими.
Одна на все залы площадь компенсировалась продуманной плиткой на стенах, добавляла так необходимой глобальности и ощущения пространства. Усиливали монументальность небольшие ручейки с декоративными ажурными мостиками через них размером с кукольный дом, что располагались по краям дорожки из настоящей гальки.
Декоративный тракт вел в центр зала подобно магистрали, делил помещение на две части.
Вместо каменного Алтаря посреди комнаты стоял настоящий фонтан, чье нежное журчание могло быть услышано только в паре шагов от чудесного сооружения. На его вершине смесью гордости с зачарованной бронзой сверкали весы, символ Лета.
Артефакт Летнего Зала.
В отличие от предыдущих Алтарей, здесь он хранился активированным с самого начала.
Но что теперь делать?
На этом Алтаре, как и на предыдущем, духи предков не терпели привычного насилия. Следовало точно узнать, чего хочет конкретный Бог.
Хватило одного взгляда на весы, чтобы понять абсолютную тщетность попыток снять их и использовать.
Тем более, за весь адский марафон ни один из людей не ощутил привычного импульса «хотелок». Никакой ментальной волны, образов, наставлений духов предков, божественного присутствия. Ничего, что могло помочь, дать подсказки к грядущему Испытанию.
Только бездумная, монотонная работа ног от начала отрезка к его концу, к обычной двери, безо всяких игр с пространством, попыток скрыть выход.
Лишь крепло чувство, будто душу оценивают, кивают, нетерпеливо подталкивают в спину.
Он не спрашивал у других. Видел, понимал, знал своей интуицией — они испытывают тоже самое. Но не спрашивал.
Во всем Летнем Зале царило молчание, точно они заранее договорились не открывать рот. И брести к выходу, покуда хватает сил.
Потом люди стали падать.
Первым растянулся на полу Юншэн. Тело незадачливого фармацевта сотрясали конвульсии, но он поднялся. Упрямо, молча, с ненасытным страданием в темных, нечитаемых глазах, кадило в опущенной руке заскрежетало по плиткам. Плевать. Он встал, остальное не важно.