Сразу за ним лежало несколько тел: маленькое и два больших, застигнутые врасплох неожиданной волной безумия. Там, где группа стояла перед тем, как взволнованный, безрассудный Юлвей принес ненужную жертву не тому Богу.
Алтаджин обнаружился в двух шагах от него, буквально заваленный трупами. Основное оружие сломано, в руке сохранился лишь копейный наконечник, вокруг какофония выжженных кругов на полу, вой потревоженного круговорота природной энергии, стойкий запах смерти: кровь, дерьмо и поверх разнотравье аромата примененной Ци.
Каждая духовная энергия уникальна, со своим благовонием, звуком, ощущением на языке и коже…
Кочевник еще дышал, однако развороченная ключица, вырванная с мясом правая рука и черная, оскверненная кровь, что капала на плиты, совершенно не оставляли простора для творчества.
«Неужели это я его так отделал?» — возникла нейтральная, миросозерцательная мысль, — «в том числе я».
Впрочем, их командир начинал далеко не на пике своих сил. Бой с демоническим практиком оставил его со сломанной рукой и пострадавшими ребрами, обрыв связи с Богом лишил части контроля и мощи Ци, последнее Испытание внесло нестабильность, ведь рост силы также означает временную потерю контроля и слом старых привычек.
Расслабленность последней, безопасной жертвы, желание сделать все правильно заставило убрать монструозное копье за спину, а острие дополнительно обмотать экранирующей тряпкой Дун Цзе, из-за чего у Алтаджина просто не осталось времени вытащить свое оружие.
Композиция показалась Саргону неожиданно интересной.
Первым на степняка напал Юлвей: его килич успел проделать широкий разрез поперек спины, вероятно несколько попаданий из неизвестного количества попыток, прежде чем ответный удар буквально расплескал тело на несколько неравных половинок.
Дальше земные практики стали рвать друг друга: кроме Юлвея, Алтаджина сразу атаковала Ян, а после нее или вместе с ней — Саргон.
Последний успел разобраться с Ванем и фармацевтом, затем незамедлительно вступил в схватку с кочевником.
Картина произошедшего возникла перед глазами парня легко и уместно, точно кат-сцена из компьютерной игры. Единственный пробел, который он так и не заполнил…
— О. Теперь это имеет смысл.
Тихие шаги сейчас казались раздражающим грохотом.
От их приближения, тиканья неумолимым метрономом, очнулась на его плече раненая Ян. Вздох, возня, горячее дыхание, стон, шорох разлепляемых губ.
Кровь на них выглядела, точно размазанная девочкой-подростком помада: по-детски неуклюже, почти умилительно, только не смотреть бы дальше вниз, на черную рану, на бессознательную мольбу в детских, выразительных аквамариновых глазах.
— Учитель, эта непутевая… ученица не может. вас. ви-идеть, — вздохнула она, обида пополам с отрицанием собственной боли.
В мечтах она еще не прибыла в Форт. В мечтах все оказалось в порядке и единственная проблема — очередные глупые игры Учителя.
В мечтах или горячечном бреду, симптоме близкой смерти.
Саргон вздохнул. Даже в своей благословенной апатии он все еще не хотел видеть ее гибель, хотел помочь. Только не знал как. И больше не понимал — зачем.
Шаги прекратились оглушительно близко, на расстоянии руки. Пришлось убирать взгляд от окровавленной безмятежности умирающей Ян, смотреть на собственные ноги, искореженные, раздавленные, любоваться изящными икрами человека перед ним, поднимать взгляд выше, от пояса до маленьких, но приятных округлостей под плотным ханьфу, к белой шее, круглому лицу, черному бархату синских глаз.
Дун Цзе.
Единственная, кого не затронула кровавая бойня.
«Опять амулеты. Акургаль через них дал выход теням. Дун Цзе… Дун Цзе получила через них разрешение».
Очевидно, если правильно подумать. Или один раз увидеть.
На ее шее покоился массивный, уродливый медальон с небрежной зеленью иероглифа прямо поверх дебелой крышки. «Хоу-ту». Аксессуар, который девушка решила надеть только в самый последний момент.
А еще — она единственная, кто приблизился к Юлвею почти вплотную перед роковым принесением жертвы. Остальные боялись и уважали таинство подношений.
«Хотела как можно быстрее убраться с дороги безумцев, спрятаться внутри подземелья с Алтарем Хоу-ту. Что ж, у нее получилось…».
— Молчишь? — Саргон разбавил тишину выдержанным безразличием покойника.
Губы на болезненно-бледном лице сжаты в тонкую нить, зрачки панически расширены, руки трясутся сильнее, чем в момент ее прошлой смерти.