— Это все мсье Дюма-отец! Уж не знаю благодарить его или ругать за такую рекламу моих соотечественников!
— Благодарите, благодарите! По крайней мере видеть в каждом французе д'Артаньяна, а не Наполеона для русского человека куда приятнее, поверьте мне.
— Возможно. Тем более что судьбу героев Дюма я норовлю повторить.
— Продолжайте, это чрезвычайно интересно.
— Да. Так вот. В поезде я познакомился с двумя местными жителями. Во-первых, это граф Будрыс, жуткая фамилия. Думаю, он из поляков или литвинов…
— Бардзо поганый чловек. То ведзмин! — пробормотал под нос убирающий со стола хозяин гостиницы и вдруг испугавшись, хлопнул себя по губам. — Ой, проше пана, что скажешь…
Не разобрав ни слова из услышанного, француз удивленно приподнял брови.
— Не обращайте внимания. Добрый хозяин ругает скверную осеннюю погоду, — усмехнулся в усы Пашутин. — Я немного знаю Будрыса. Он действительно литвин. Большой оригинал и незнакомому со своими чудачествами может показаться странноватым. Кстати, он князь, а не граф. Но большого значения это не имеет.
— Оригинал?! Да он просто зверь! Дикарь! Медведь! Но его спутница…
— Панна Агнешка?
— Да, именно так. Она очаровательна!
— О, вижу, вы истинный сын великой Франции.
Водемон пропустил иронию мимо ушей, продолжая говорить с пылом, выдающим его с головой.
— Вы знакомы и с мадемуазелью?
— Я был представлен ей в прошлом году в Варшаве. Они с князем посещают литературный салон…
— Не может быть? Этот зверь и литература?
— Я же говорил вам, внешность обманчива.
— И все равно. Пусть он трижды ценитель искусств и меценат, это не дает ему права так поступать с людьми.
— Бог мой! Что же такого дурного он сделал вам, Шарль?
— Они уехали, не попрощавшись, не сказав ни слова. Бежали от меня прямо с Варшавского вокзала!
— Я не задену вас, если предположу, что ваш повышенный интерес к панне Агнешке мог быть тому виной?
Прямая постановка вопроса на долю секунды смутила француза, но он тут же тряхнул головой:
— Что с того? Ведь она не жена ему!
— Конечно же, нет! Но князь является ее опекуном до совершеннолетия и очень щепетильно относится к своим, так сказать, обязанностям.
— Пусть так, но можно было хотя бы объясниться?
Не дождавшись ответа, Водемон продолжал.
— Оставив заботу об образцах продукции на компаньона, я кинулся в погоню. Выяснить, куда они поехали, не составило труда, гораздо труднее было…
— Купить коня?
— Истинно так. Но и с этой задачей я справился.
— И находитесь сейчас в десятке верст от родового замка Будрысов.
— ?..
— Я еду туда же. Был по делам службы в Люблине и решил заскочить по случаю. Презентовать князю любопытный сборник стихов. В последнее время он ни с того ни с сего начал интересоваться символистами.
— Вот как?
— Я отношу это ко все тем же его чудачествам. Если вы не против, я бы хотел предложить отправиться туда вместе. После того, как ваша лошадь отдохнет.
— Плевать на лошадь! — с горячностью воскликнул француз. — Я готов скакать ехать прямо сейчас!
— Э, нет… Животное-то в чем виновато? Знаете что? Хотите ехать на лошади моего денщика? Его мерин туговат на шенкель, но в целом очень даже ничего…
— Боже! Вы спасаете меня! Даже не знаю, чем смогу расплатиться с вами. Да и смогу ли?
Пашутин рассмеялся.
— Может, и сможете. Как знать?
Старинный замок вырос из лесу, подобно сказочному уснувшему сидя великану.
Черная угловатая громада, заслонившая неяркие ноябрьские звезды, заставляла с живостью вспоминать времена междоусобиц и кровавой резни. Перечеркнутые черным крестом плащи тевтонцев и яркие жупаны казачьей гулевой вольницы. Казалось, соскочи с коня, прижмись лбом к замшелым, ледяным на ощупь камням, и простоишь до утра, внимая легендам седых веков.
И все же в узких окнах-бойницах мерцали отблески огня. Довольно яркие. А из глубины донжона, куда их впустил вислоусый дородный мажордом в темно-синем кунтуше, доносились звуки органа.
Прибежавший с конюшни парень в каракулевой, сбитой на затылок, шапке улыбнулся Николаю Андреевичу, как старому знакомому. На Водемона глянул настороженно, но беспрекословно забрал поводья из рук гостей.
Уютная, прекрасно обставленная гостиная пряталась внутри башни, как рождественская игрушка внутри шоколадного яйца. О средневековом прошлом напоминал только огромный камин, полыхающий жарким, наводящим истому, пламенем.
Хозяин приветствовал прибывших к нему, вставая из-за шпильтыша неохотно отпускающего череду низких тягучих звуков органа. Несмотря на гладко выбритое лицо в его фигуре и повадках в действительности проступало что-то медвежье. Такого проще представить не в расшитом китайскими драконами парчовом халате, а в проржавевшей кольчуге с боевым топором, что выглядел бы игрушкой в могучем кулаке.