— Так какой же вы оборотень?
— Самый натуральный. Я могу оборачиваться по своему желанию или по назревшей необходимости, а уж никак не в зависимости от фаз спутника Земли. И если вы хотите выбраться отсюда живым, вам придется потерпеть меня таким, каков я есть.
— Ничего не понимаю…
— Тогда послушайте. Пока я буду готовиться, — послышался шелест снимаемого с плеч кителя. — Вам хорошо знаком русский фольклор?
— Да нет, не очень…
— О времена! — теперь в голосе гусара слышалась легко различимая ирония. — Каждая институтка в России цитирует запросто французские куртуазные романы, а героический эпос русского народа не известен даже самым образованным людям старушки Европы.
— Я конечно, виноват, но…
— Да полноте вам, ни в чем вы не виноваты, — смешок, на пол шлепнулись сапоги, легонько звякнув тупыми репейками шпор. — У нас в стране былины известны тоже далеко не всякому, мнящему себя интеллигентом. Но нас, в частности, интересует лишь определенный цикл сказаний. А именно — о Вольге Всеславьевиче.
Водемон слушал, затаив дыхание.
— Был когда-то былинный богатырь с таким именем. Не такой, конечно, как троица основных. Кадровых, так сказать. Кстати, будете в Москве, в картинную галерею купца Третьякова загляните всенепременнейше. Поглядите «Три богатыря» — не пожалеете… Так вот про Вольгу Всеславьевича сказано в былине следующее.
Ну, или еще вот: «да оборачиватися-перевертыватиси во всякую земную тварь». Как видите, оборотень в наших сказаниях вовсе не такое мрачное и кровожадное существо, как у ваших земляков. А весьма уважаемый и полезный член общества. Взять, к примеру, то, что, оборачиваясь волком, Вольга кормил свою дружину в походе. «Слуга царю, отец солдатам…»
— Это чрезвычайно познавательно, но…
— Погодите, погодите. Самое познавательное впереди. Примерно десяти лет от роду я впервые обернулся. Кем бы вы думали? Котом. Падал с яблони… Совсем как Вольга — ударился оземь, так сказать. Уже потом мне объяснили — кто и когда, я пока на имею права вам открыть — что происхожу я по мужской линии от этого самого Вольги Всеславьевича. Вы мне не поможете?
— Чем именно?
— Малая толика крови для построения фигуры раздела форм… Свою использовать нельзя, к сожалению.
— Кусать будете?
— Ну, зачем же так, Шарль. Вот вам английская булавка. Проткните палец и выдавите пару капель мне на ладонь. О, довольно. Благодарю.
— Вы видите в темноте?
— Да. Я же оборотень, а это издержки моих способностей.
— По-моему, очень удобно.
— Я вижу, вы уже перестали бояться. Это замечательно. Сейчас я завершу рисунок… А насчет удобства… Вы пробовали засыпать белым днем? Так вот для меня любая ночь — белый день. Как вы думаете, очень удобно?
Помимо воли Водемон улыбнулся. В какой-то миг происходящее перестало пугать его. Казалось скорее сном, чем реальностью. Причем сном занимательным, а не кошмарным.
— В кого вы намерены превратиться?
— Обернуться, Шарль. Или перекинуться. Я предпочитаю, чтобы это называлось именно так — я же не волшебник, а оборотень.
— Тогда обернуться, если вам так больше нравиться?
— Отверстие маленькое. Никому не известно, куда ведет… Может наверх, а может, в реку. Вы когда-нибудь видели выдру?
— Нет, — смущенно замялся француз. — Только в виде воротника.
— Тогда смотрите внимательно — бесплатный зоосад.
Слегка привыкшие к подземной тьме глаза Водемона различили, как мягко скользнула вперед имеющая человеческие очертания тень… И как гибкий звериный силуэт оттолкнулся четырьмя лапами от пола в месте приземления Николая Андреевича. Выдра то была или нет, но крупное вытянутое тело, чернее окружающего мрака, змеей скользнуло к дыре в стене и исчезло.
Молодой человек устроился на корточках, подсунув под спину, чтоб не холодила так стена, сапоги гусара, и принялся ждать. Он позабыл спросить, сможет ли Пашутин обернуться снова человеком без своей фигуры раздела или как там он называл свою каббалу, а если нет, то как думает звериными лапками отпирать засов на дверях. Да и вообще, вернется ли он за ним, обретя свободу…