Зосима хотел что-то сказать, но пригляделся к алтарю с сумрачным ликом Спасителя и ахнул: перед иконой стоял стол, на котором лежала окровавленная тушка поросёнка, обложенная цветами и всевозможными огородными дарами. Со стола прямо на богатые ковры персидской работы, устилающие земляной пол, капала кровь.
– Что ты делаешь, князь?! Ум твой помутился!.. – очень тихо – так, чтоб не услышали снаружи – но тяжело и почти свирепо прошипел Зосима. – Не гневи Господа, убери сию мерзость! Кровью невинно убиенного хочешь достучаться до Иисуса?.. Стыдись!
Зосима быстро обернулся, выискивая княжьего слугу Мухла, но того не было и тогда поп сам шагнул к столу, намереваясь собственноручно пресечь непотребство, но Владимир неожиданно быстро для пьяного человека поднялся и преградил ему дорогу. Они стояли и с глубоким неодобрением смотрели друг на друга, пока князь не сказал тихо, но твёрдо:
– Не тронь, Зосима. Ныне по-моему молебен будет. Ступай.
Зосима холодно сверкнул глазами и, не сказав более ни слова, повернулся и вышел вон из шатра.
История пятая:
Ночные убийцы
Дать человеку жизнь много трудней, нежели отобрать. Человека можно отправить в Навь одним-единственным прикосновением, и это давно почитают за искусство, часто пренебрежительно добавляя: мол, баба ещё народит. В этом извечная глупость человека – умалять великое чудо рождения и превозносить мерзость и стыд.
В шатре Зосимы Илье нашли место, которое он покидал, когда над становищем раздавался рог, оповещающий о том, что ночные дозоры выставлены, а всем, кто не занят службой, можно отправляться на отдых. Муромец вышел в ночь и сел неподалёку от шатра у каменюки, громоздившейся на земле. Ночное бдение давалось ему легко: Илья хорошо помнил уроки своего наставника Вежды.
Когда ночь сгустилась настолько, что никаких звуков не стало слышно, и луна не мигая смотрела на спящую землю, полог шатра Зосимы откинулся, и оттуда, не нарушая царившего безмолвия, вышел Мусайлима. Он был одет по-походному, и при нём были ножны с его изогнутым мечом: сарацин и не думал спать. Он постоял недолго, внимательно вглядываясь во тьму, отыскал тень от камня, где сидел Илья, и зашагал к нему. Подойдя, сел рядом и только тогда негромко сказал:
– Ступай в шатёр, Муромец. Отдыхай. Я за тебя в дозор стану.
– Не стоит, – в тон ему тихо ответил Илья. – Завтра высплюсь.
– Как знаешь. Только я всё одно спать не буду.
– Тоже неплохо. Две пары глаз лучше одной, – ответил Илья, и они надолго замолчали. В дозоре вести разговоры – досужие ли, нужные – не полагалось, и Илья был этому рад: ему не хотелось общаться с сарацином, хотя он чувствовал, что холодность Мусайлимы к нему истаивает, словно речной лёд по весне.
Где-то крикнула здешняя птица, и Илья весь обратился в слух – ведь даже ночные птахи в ночи зря не орут. Однако время шло, а всё было тихо, и Муромец уже решил, что всё в порядке, как вдруг у княжеского шатра что-то промелькнуло, посеребрённое луной. И тотчас стражник у входа, видный отсюда очень хорошо, согнулся пополам и исчез со своего места. Илья неслышно тронул Мусайлиму за руку, но тот тоже всё видел, и тогда Илья шепнул:
– Будь здесь, Мусайлима, сторожи попа. А я двину к шатру князя.
Сарацин как бывалый воин спорить не стал, и тогда Илья бесшумно скользнул в темноту.
В шатёр уже кто-то шагнул, когда Илья оказался у кострища, где стража князя обычно разводила костёр зябкими ночами. Нынче здесь никого не оказалось, и Илья, перемахнув через тело убитого часового, ворвался в шатёр.
В шатре было душно и пахло благовониями, мерцала лампада у сумрачного образа Спасителя, и ещё горела лучина в светце. В её свете Илья увидел человека, с ног до головы укутанного в чёрную хламиду, и человек этот уже вытаскивал из тела мёртвого Мухла нож. Илья сразу понял, что случилось за миг до его появления: слуга князя проснулся и был убит первым. Муромец в один прыжок очутился возле непрошенного гостя. В вязком воздухе шатра мелькнуло окровавленное лезвие лазутчика. Илья ловко уклонился и сам нанёс молниеносный удар рукой, стараясь поразить противника в лицо, укутанное той же чёрной тканью. И тут же понял, что перед ним искусный боец: человек перехватил руку Ильи, и тому, чтобы уберечь кисть от неминуемого перелома, пришлось сделать шаг вперёд, открывая правый бок.
«Если уж у тебя нет времени на то, чтобы уклониться от удара, и ты знаешь, что неминуемо будешь поражён противником, сосредоточь внутреннюю энергию в том месте, где ожидаешь удара. Эта техника называется «стальной рубахой». Мастера рукопашного боя, владеющие этим умением, могут противостоять даже ножу». Слова Вежды Илья худо-бедно перековал в нужное умение, хотя, конечно, его искусство пока не было настолько совершенным, чтобы уберечь его от кинжала, но удар руки ночного врага не причинил Муромцу вреда. Бой продолжился, и теперь Илья был гораздо внимательнее. Ночную тишину шатра расколол грохот падающей утвари. Князь Владимир проснулся с тяжёлой головой после давешнего возлияния хмельного мёда и с недоумением увидел, как по шатру мечутся две стремительные чёрные тени. Хмель тут же выветрился, и князь понял, что пришла беда по его душу. Он нащупал возле постели свой боевой рог, но не успел протрубить тревогу: позади себя он почуял неладное. Вскочив на ноги с рогом в руках, князь в ужасе увидел, как полотно шатра за его постелью расползается в стороны, разрезаемое острым ножом, блеснувшим в неверном свете лучины.