Особо же порочно так называемое беспорочное зачатие. Не знаю, появился ли Иисус Христос путем клонирования, но то, что сегодня по травке бегают овцы, телята и прочая живность, полученная фокусничаньем с разделением клеточных ядер — сущая истина. Очень скоро из клетки человека можно будет получить его двойники. В Ф-литературе подробно описаны всевозможные эффекты такого рода, но мы сейчас говорим о еще одном сокрушительном ударе по либидо, ибо для получения потомства здесь не нужно даже семяизвержение или овуляция. Половой инстинкт может отдыхать.
Но и это еще не все. Механистический подход к деторождению неизбежно сделает реальным фантасмагории первых евгеников, последователей Гальтона, мечтающих улучшить род человеческий с помощью генетики. Детей будут заказывать по требуемым параметрам, и государство с неизбежностью возьмет этот процесс под свой контроль. Новорожденный уже не будет нуждаться для своего выживания ни молока и ласки матери, ни отца, охраняющего пещеру от саблезуба. Все это заменит комфортный инкубатор. Не знаю, будет ли в конце концов выведен новый тип человека — «аква», «космо» и прочих, но то, что любовь лишится своего биологического фундамента — очевидно. А может ли она существовать без него, существовать только лишь в сфере игры или духовности? Не знаю. Мне кажется — нет, и корни альтруизма окажутся подрезанными, а с ними и устойчивость цивилизации. Эгоизм — это путь в звериное, это путь в агрессию и смерть: здесь три кита сталкиваются лбами и не могут более держать матушку-землю.
Что ж выходит? Запретить генетику, ибо она самая большая злодейка в моих «этюдах оптимизма»? На моей памяти ее уже запрещали — и Сталин с Лысенко, и различные моратории. Один из них был провозглашен в 70-е годы (при моей памяти); он обязывал нас, генетиков, не проводить опыты по генноинженерии из-за потенциальных угроз человечеству... Лучшие умы послушались, но средненькие умы и аутсайдеры тут же рванулись вперед, захватив внимание спонсоров биотехнологии. Нет, никакие моратории не спасут нас от любопытства и тщеславия ученых. И моя надежда лишь на новых Дон-Кихотов, мутантов среди бескрылой нормы. Романтических безу...»
Некоторое время я ищу последний листок, не нахожу его, а вместо окончания в растрепанной стопке бумаг обнаруживается совсем другое:
«Здравствуй, мое лунное солнышко.
Хоть ты и яркой, солнечной красоты, но ассоциируешься почему-то с серебристо-загадочной луной. Когда-то в детстве я обожал смотреть телескоп... В ночной дымке дрожали кратеры, горы, абрисы морей и океанов, но всегда я думал — а что там, на обратной стороне?
Теперь я знаю, что там...
Ты и есть обратная сторона луны, зов чего-то пра-веч-ного. Ты можешь вызывать приливы и отливы, ты можешь заставлять выть зверей в лесу, сводить с ума людей в свое полнолуние. Ты можешь прятаться за облаками, но всегда ты ночью приходишь ко мне...
Сделай шаг навстречу мне, девочка.
Доверься моей любви к тебе.
Она осветит солнцем даже обратную сторону луны.
Я.
18.3.98»
...За два года до моего рождения. Я знаю, что они виделись ежедневно, и ежевечерне мама находила в почтовом ящике — эти письма.
Я улыбаюсь.
Позавчера мне исполнилось сто лет. И я искренне рад, что мой отец оказался таким хреновым, прости господи, футурологом.
И слава богу.
Мне становится легко и спокойно. Я аккуратно складываю вещи обратно в ящик...
Только письмо, написанное за два года до моего рождения, не прячу. Оставляю себе.
Иду вниз. Миную комнаты сына, дочери, внука, и второго внука, и внучки, и правнучки, и детскую...
Бесшумно отодвинув дверь, прокрадываюсь в спальню жены.
Опускаюсь на стул рядом с кроватью и сижу — долго, долго, пока ночник в изголовье не гаснет, почуяв нарождающийся рассвет.