Каэ отвернулась к окну и замолкла. Такого не случалось в Сонандане слишком давно. И она понимала, что это кошмарное послание для нее — послание от того, кто никогда не ценил жизнь, ненавидел людей и собирался превратить в прах и пепел тот мир, который она так любила. То, что Враг не побоялся проявить себя открыто, должно было сообщить ей о его возросшей мощи. Он объявлял войну… А она — она была к ней совершенно не готова.
Богиня повернулась к татхагатхе:
— Нашлись какие-нибудь следы, предметы, хоть что-нибудь, по чему можно было бы судить о природе этого существа?
— С этим тоже возникли проблемы, — ответил Тхагаледжа, помедлив самую малость. — Были привлечены лучшие следопыты сангасоев, но зашли в тупик. Они столкнулись с неведомым и твердят, что ничего не понимают, но следы странные, не говоря о том, что их слишком мало. Пусть Великая Богиня не гневается на своих детей: они сделали, что смогли. А я приказал вызвать следопытов из Джералана.
— Но, Великая Богиня, — ахнул Нингишзида, обращаясь почему-то именно к ней, — ведь следопыты тагар никогда не были лучше сангасоев. Зачем обижать твоих достойных сыновей недоверием?
— Великая Богиня, — пробормотала Каэ с непередаваемой интонацией, Великая Богиня, которая не может защитить свой народ. Ну что же, — она обернулась к Барнабе, — вот нас и настигло. Даже если бы я и захотела отсидеться за горами, то не получится: мой враг пришел за мной. А я, — она жалобно обвела глазами собеседников, — даже не знаю, где он.
Барнаба смутился:
— И я не знаю. Хотя должен был бы иметь об этом какое-то представление.
Каэтана решительно поднялась из кресла.
— Хорошо, Барнаба, ты обедай, постигай великую науку гурманства. Думаю, что Тхагаледжа и Нингишзида будут тебе такой же прекрасной компанией, как и мне. А я буду у себя. После обеда, — кивнула она жрецу, — приходи. Я дам тебе несколько распоряжений.
— Но… — начал было тот.
— После обеда, — раздельно сказала Каэ.
Татхагатха только прерывисто вздохнул: о чем прикажете говорить со Временем во время обеда и как тут изъясняться без неудачных каламбуров?
Когда, спустя два часа, Нингишзида, Тхагаледжа и довольный и отдувающийся Барнаба вошли в правый притвор храма, разыскивая богиню, их глазам предстало знакомое и совершенно недвусмысленное зрелище. Каэтана стояла посреди комнаты, облаченная в дорожный мужской костюм, подпоясанная широким поясом с металлическими наборными пластинами, и прилаживала перевязь для двух мечей, которые лежали перед ней на столе.
— Все-таки решила уйти, — не то спросил, не то утвердил жрец.
— Пора. — Интагейя Сангасойя наконец справилась с перевязью и занялась дорожным мешком. — Мне нужно все приготовить в дорогу и быть готовой отправиться в путь в любую минуту. Не мешайте мне, а лучше помогите проверить, не забыла ли я чего.
Она некоторое время сосредоточенно копалась в вещах, бормоча что-то под нос.
— Покой — страшная штука. Стоит пожить на одном месте полгода, как начинает казаться, что я ничего не смыслю в путешествиях. — Каэ лукаво подмигнула. — И должна с прискорбием отметить, что это на самом деле так. Например, забыла средство для добывания огня — любое, огниво хотя бы.
— А кто тут богиня? — невзначай обронил Барнаба.
— Это не имеет принципиального значения. Со своими «божественными» способностями я уже имела кучу хлопот. Предпочитаю не связываться…
— Может, ты все-таки торопишься? — с надеждой в голосе произнес правитель. — Что делать нам, когда ты уйдешь?
— Как говорит один мой знакомый император, пора становиться тираном. Буквально никто не считается с решением вышестоящей инстанции… Ты хочешь спросить, что вам делать, если я не вернусь?
Татхагатха промолчал, но по его лицу было видно, что именно это он имел в виду.
— Я надеюсь вернуться и на сей раз, потому что не имею права на роскошь оставить этот мир на произвол судьбы, — сказала она и неожиданно захихикала.
Нингишзида позволил себе высоко поднять бровь в знак недоумения. Барнаба же не стал деликатничать:
— Что это ты вдруг развеселилась?
— Да так, услышала себя со стороны… Тоже мне спасительница мира. — Она помрачнела. — Самое страшное: понимаешь свою собственную беспомощность и вместе с тем знаешь, что действительно должна сделать все, чего сделать не можешь, потому что больше некому. Ладно, это сантименты. А вам надлежит готовиться к войне — к последней войне, в которой не будет проигравших. Вы должны знать, что после нее существовать будет только один из нас: или мы, или наш враг. Хотелось бы все-таки, чтобы остались именно мы. Только вот гарантий никаких нет и быть не может.
— Ты считаешь, что это время уже наступило? — спросил Тхагаледжа.
— Я бы рада была ответить тебе, что у нас еще вся жизнь впереди, но, боюсь, если мы хоть немного промедлим с решением, уже нечего будет решать. Мы просто окажемся перед фактом, что живем в совершенно ином, видоизменившемся мире. Мне страшно подумать, как немного времени осталось, чтобы подготовиться к этой битве и найти врага.
Барнаба важно кивнул внезапно облысевшей головой:
— Я тоже чувствую, как расползается повсюду тень того, что и назвать-то толком нельзя. Оно есть везде, и, с другой стороны, его нельзя определить, указать на него: смотрите, люди, — вот это подлежит немедленному уничтожению. И мне страшно. — Он тепло улыбнулся Каэтане. — Ты не останешься одна, девочка моя. Мы пойдем вместе, и единственное, что я могу точно тебе обещать, — времени у тебя хватит. Я сделаю все, что в моих силах? А еще с тобой будут они. — И Время слегка раскланялось с мечами Гоффаннона, лежавшими на столе.
— Ты их знаешь? — спросил татхагатха. — Я имел в виду, что ты поздоровался с ними, как с живыми существами.
— А они и есть живые, — сказал Барнаба. — Люди слишком молоды, чтобы знать эту историю. Ее никогда никому не рассказывали, и очевидцев уже давным-давно нет. А те, кто помнят, не станут об этом говорить.
Каэтана погладила рукой оба клинка.
— Если хочешь, расскажи им. Может, это и несправедливо, что столько лет никто не отдавал должного двум храбрым и верным душам. Расскажи, Барнаба, и я тоже послушаю.
— Удобно ли? — спросил тот.
И стало очевидно, что он слегка кокетничает, желая, чтобы его упрашивали. Нингишзида и татхагатха так заинтересовались странным заявлением богини о двух душах мечей, что без колебаний подыграли Времени. Оказалось, самое главное это соблюдение условностей, потому что долго уговаривать Барнабу не пришлось.
— Это произошло более тысячи лет тому назад, — начал толстяк неторопливо. — Наша дорогая Каэтана тогда была еще совершеннейшим ребенком, но ребенком прелестным и очаровательным. А любовь к человеческому обществу, кажется, родилась вместе с ней. Все началось в эпоху расцвета Сонандана. В храме Интагейя Сангасойи верховным жрецом тогда был Эагр — красавец и силач. И, как водится во всех легендах, было у него два брата: Такахай и Тайяскарон…
Услышав эти имена, правитель и Нингишзида растерянно переглянулись.
— Вы правы, — обратился к ним Барнаба, — именно они. Верховный жрец был без памяти влюблен в свою богиню, хотя и говорил всем, что любит Истину. Но ведь он не лгал, правда? Он только произносил это чуть иначе, чем следовало бы. А вот богиня не отвечала ему взаимностью. Она осыпала его милостями, была ему добрым другом и дала множество знаний и умений. Но того, чего он так страстно желал, случиться никогда не могло — Интагейя Сангасойя любила другого.
Барнаба прервал свой рассказ и взглянул на Кахатанну. Она сделала вид, что все еще занимается сборами, и глаз не подняла. Сангасои же тактично сделали вид, что не заметили, как отчаянно разрумянились вдруг щеки богини.
Время понимающе улыбнулось и продолжило:
— Эагр был человеком пылким и страстным. Неразделенная любовь сожгла и испепелила его. Он стал угасать медленно и страшно. И великая Кахатанна пришла в отчаяние: ей хотелось помочь своему жрецу, но она не знала как. И тогда она обратилась за помощью к его братьям… — Барнаба опять остановился и лукаво взглянул на Каэ, которая вдруг перестала возиться с делами и села в углу, подперев голову рукой. — Нашла к кому. Думаю, вы догадались уже, что любовь к Истине в данном случае была семейной чертой. И оба брата, не долго думая, тоже объяснились с ней.