В его поведении по отношению к бывшему хозяину не появляется ни злобы, ни свирепости он по-прежнему обходится с ним, как с другом, но ему больше и в голову не придет слепо повиноваться хозяину, и, возможно, он даже попытается подчинить его себе и стать вожаком. Учитывая силу волчьих зубов, не приходится удивляться, что эта процедура приобретает иногда довольно кровавый характер.
Что же произошло с моим Динго, которого я взял на пятый день его жизни, подложил к кормящей собаке и воспитывал не жалея времени и сил. Эта дикая собака не пыталась подчинить меня себе или искусать, но, став взрослой, она постепенно утратила прежнюю послушность, причем происходило это весьма любопытным образом…
…Он все еще без сопротивления принимал наказание, даже побои, но едва все кончалось, как он встряхивался, дружески вилял мне хвостом и убегал, приглашая меня погоняться за ним. Иными словами, наказание никак не влияло на его настроение и не производило на него ни малейшего действия, вплоть до того, что он мог тут же повторить преступление, за которое только что понес справедливую кару, например, вновь покуситься на жизнь одной из самых ценных моих уток. В том же возрасте (полтора года) он утратил всякое желание сопровождать меня во время прогулок и просто убегал, куда хотел, не обращая внимания на мои команды.
Тем не менее я должен подчеркнуть, что пользовался самым теплым его расположением и, когда бы мы не встречались, он приветствовал меня с соблюдением полного собачьего церемониала. Не следует ждать, что дикое животное будет обходиться с человеком иначе, чем с особями своего вида. Мой динго совершенно несомненно питал ко мне самые горячие чувства, какие вообще способен питать один взрослый динго к другому, но покорность и послушание тут просто ни при чем».
Я привел эту длинную выдержку уже потому, что в ней исчерпывающе сказано о всех аспектах содержания диких представителей собачьих. Лично я еще в Иркутске держал степную волчицу Джерри: она за пять лет не доставила мне ни малейших трудностей. Держал я ее в вольере, во дворе, но большую часть времени она по этому двору свободно бегала. Через забор находился детский сад, куда она часто отправлялась в гости, поиграть с детишками. К счастью, никто из соседей не знал, что она волк, все думали, что она лайка нечистопородная. Интересно, что в лесу, где мы с ней, хоть редко, но бывали, она ночью старалась не отходить от костра, и вообще вела себя там как-то неуверенно, ходила за мной по пятам, осторожничала.
С динго из Ростовского зоопарка работал мои товарищ, Г. Алешня, кинолог МВД. Собака запомнилась ему тем, что от нее практически не было запаха в квартире, тем, что она сгрызла здоровенный подоконник, и тем, что в годовалом возрасте убежала безвозвратно.
Что волчицу, что динго из Ростова отличали колоссальная реакция. Моя волчица Джерри лизала меня в лицо в прыжке и я никогда не успевал увернуться. Динго, по рассказам, в игре всегда успевал отобрать мячик или куснуть. А ведь, играя с собакой, особенно молодой, мы зачастую опережаем ее в движении.
Завершить эту главу мне хочется аллегорическим рассказом «Волк». В свое время он завоевал ряд почетных призов в Москве и Ленинграде.
Волк
«Мне на плечи кидается век — волкодав».
Волк подошел к шелестящим на морозном ветру флажкам, понюхал. Флажки пахли обыкновенно — человек почти не чувствовался. Волк вжался в снег и прополз под ограждением. Флажок жестко погладил его по заиндевевшей спине, волк передернулся брезгливо. Встал и пошел в лес, в бесконечно знакомое ему пространство, не отряхиваясь и не оглядываясь.
Лес глухо жужжал, стряхивая с елей лежалые нашлепки снега. Где-то под мостом журчала вода. Волк сел, задрав сивую морду, завыл было, сразу прервал вой. Некого было звать в этом, застывшем на зиму лесу, он был один. Может быть, последний волк на Земле. И он знал это. И жил подчас по инерции, а подчас потому, что он последний.
Флажков, прочих человеческих хитростей он не боялся. Он давно изучил их. А красный свет ничего не говорил старому самцу — в глазах давно убитой подруги в минуты нежности светился зеленовато-янтарный огонек.
В лесу было голодно, и волк часто наведывался в деревню, Он брал пищу одинокой козой, курицей, порой — отбившейся от стаи дворнягой. Быстро перерезал жертве горло, закидывал на спину и не торопясь уходил в лес. Он проделывал это и на глазах у людей с равнодушным бесстрашием, не обращая внимание даже на выстрелы. И поэтому казался заколдованным. Мистическим настроениям сельчан способствовали и безрезультатные облавы.