Полки, прибитые вдоль стены, прогибались под тяжестью пыльных бутылей, мензурок, пузырьков, баночек. Пахло всякой всячиной, но сильнее всех выделялся запах ихтиолки. На подоконнике стояла склянка с желтой прозрачной жидкостью. Пробка была наспех заткнута, перекошена и едва держалась, жидкость внутри еще колыхалась. Андрей осторожно взял бутыль за горлышко двумя пальцами, приподнял и посмотрел на просвет. Его лицо искривила брезгливая гримаса. Приклеенная этикетка истрепалась, пожелтела, по краям скрутилась. На бумажке что-то было нацарапано ручкой то ли на латыни, то ли на английском, но в том и другом случае, из-за потертости, трудно было разобрать. Более - менее, виднелась часть надписи: Caps f…, снизу тем же почерком едва читалось: H3PO4+H2SO4.
- Сюда зырь, - Андрей подчеркивал ногтем химическую формулу, - а это ведь кислоты, первая не знаю, что за хрень, а вот вторая еще со школы помню - серная. Между прочим, токсичная и очень ядовитая. Так, что с тебя, Михалыч, фафарь. Можно сказать, от смерти спас.
- Что такое фафарь? - спросил я, вглядываясь в надпись на этикетки. Я тоже помнил формулу серной кислоты, и она писалась именно так.
- Фафарь, это значит бимбара, пузырь, бутылка водки или коньяка, - Андрей так же аккуратно, как и взял, поставил стеклянную емкость на место. Затем, через пыльное окно взглянул на небо. Дождь все еще накрапывал.
- Скоро кончится, - со знанием сказал Андрей и принялся обыскивать комнату, приподнимать крышки и открывать дверца. Я стал делать тоже самое. Мне было неприятно заниматься этим, но так же претило стоять, сложа рука, когда Андрей старался для нас. Вспомнил, как он отзывался о Гжегоше, подумал, если буду нахлебничать, тоже получу под зад коленом.
Переворачивал старые, с запахом плесени тряпки и тут поймал себя на мысли, что с самого начала стараюсь понравиться Андрею. Может оно и так. «Но как я жил до встречи с ним? - Пытался рассуждать я, - спивался, бездарно прожигал жизнь, слонялся по анклаву в поисках жратвы, таскал из брошенных квартир хлам, проминал чреслам диван, листая журналы выпуска прошлых лет, курил, как паровоз и медленно загибался. Он стал для меня флагом, что ли, маяком на пути к спасению. Я ему должен быть благодарен. Вполне нормально, что хочу быть полезным. И у нас есть план. План, который тоже придумал он. Для его реализации уже много сделано. Андрей главный, локомотив, толкач, так сказать, а я его помощник, мы в сцепке».
Мы нашли два тайника, один под половицей, другой в стене за стеллажом. После пересчета наше богатство составляло тридцать две банки.
- Ну вот, - радовался Андрей, - с паршивой овцы хоть шерсти клок. Ты давай еще здесь пошукай, а я в сарай загляну, - проговорил он, направляясь к входной двери.
Через пыльное окно я видел, как пригибаясь, прыгая через лужи, он перебежал двор, и прижался к серой, почти черной стене, укрываясь от струй дождя, сбегающих с крыши. Повернул вертушку, осторожно открыл дверь, заглянул, затем скользнул внутрь. Я не стал ничего «шукать». Мне было жутковато оставаться с трупом в одном доме. Помимо воли прислушивался к звукам за дверью. Вдруг Андрей его только ранил, и он приползет сюда. Но нет, все было тихо, где-то далеко завыла собака. Дождь монотонно шуршал по крыше, крупные капли стекали по наличнику и тоскливо барабанили по жестяному подоконнику.
Распахнулась дверь, зашел Андрей.
- Пошли, Михалыч, что покажу. Только в обморок не грохнись. У тебя как с этим?
От предупреждения мне уже стало не по себе. Я пожал плечами и приготовился к чему-то запредельно жуткому.
- Иди за мной, - проговорил Андрей и скрылся за дверью.
Мы пересекли двор. С все ускоряющимся сердцебиением я зашел за Андреем в сарай. В нос ударил знакомый медикаментозный запах, здесь он был концентрированным и даже едким.
Глаза не сразу привыкли к темноте. У дальней стены, куда мы прошли, мимо штабелей из досок, разобранных загонов и стальных клетей, стояли две чугунные ванны. Рядом лежала гора тряпья, среди которого я рассмотрел армейскую форму. В нескольких метрах правее валялась дюжина грубых ботинок с высоким верхом.
Чем ближе подходили к ванным, тем сильнее сквозь дезинфицирующий запах проступал другой - тонкий и противный, щекотящий ноздри и подтягивающий живот. Сердце забарабанило в ребра, словно перепуганный ребенок в запертую дверь. «Тухлятина!!! Нет, нет, нет!!!». Разрывая связь между одеждой и запахом, цепляясь за паутины прочих догадок, я предположил, что в ваннах вымачивается пропавшее мясо коров. Это же ферма. Здесь разводили коров. Я собственными глазами видел одну. От возникшего в голове образа стало только хуже.