Двор вокруг их дома был большим; а мальчикам он вообще казался огромным, поэтому братья побежали к высокому каменному забору, чтобы как можно быстрее скрыться от глаз матери. Они отлично знали её характер – стоило ей увидеть, что они собрались в лес, так тут же поднялся бы крик, и ещё крепко досталось бы обоим. Матриона была скора на расправу. Ей ничего не стоило вмазать, как следует двум оболтусам, которые, как она говорила, целыми днями болтаются без дела и только жрут её кур. Единственное место, куда им можно было ходить – к речке, возле которой водились большие ящерицы. Сразу же за забором был небольшой спуск, а внизу – тихий ручеёк, не более трёх метров в ширину. Утонуть там было невозможно, потому что глубина не превышала десяти сантиметров. И, наверное, поэтому мать разрешала туда ходить. Но дальше была запретная территория.
Братья подбежали к маленькой калитке и выскочили на волю. Перед ними был тот самый спуск к ручью, но старший брат потянул в другую сторону.
Он тянул и тянул его сквозь густую растительность, нигде не позволял остановиться и осмотреться. Местность то поднималась, то опускалась; лес становился гуще, казалось, даже восходящее солнце померкло; кусты становились всё непролазнее, колючее и в чём-то даже страшнее. Маленькому Паше, которого теперь звали Майерс, действительно было не по себе, но он изо всех сил старался не отставать от своего старшего брата. Женя, который теперь был Майклом, был бесстрашным, угрюмым и целеустремлённым. Майерсу очень хотелось быть похожим на него, он очень стыдился того, что ему почему-то было страшно и старался не показывать свои эмоции.
Между тем, братья уже карабкались на какую-то возвышенность. Обмытые дождевыми потоками камни выступали из земли и заставляли постоянно вилять то влево, то вправо. Несколько раз Майерс поскальзывался и готов был сорваться вниз и съехать, ободрав себе всё, что только можно было, но рука брата вовремя его удерживала и подтягивала вверх. Цепляясь за растительность, они наконец выползли на самый верх.
Это был высокий холм. Его плоская вершина поросла странными искорёженными деревцами, костлявые ветки которых, словно высохшие лапы неведомого чудовища тянулись в разные стороны, цепляясь друг за друга.
Ребята остановились, тяжело дыша. Майерс хотел было спросить брата далеко ли ещё, но тут же понял, что они уже на месте. Он сразу заметил темнеющий силуэт среди корявых веток.
– Так это же… - протянул он, поражённо всматриваясь в деревья.
– Да! – воскликнул Майкл. – Это самый настоящий вертолёт! Он целый. Когда-то давно пилот посадил его на этой горе, и с тех пор вертолёт стоит тут.
– А куда делся пилот? – неуверенно спросил Майерс.
– Он там, где ему положено быть. В кабине.
– В кабине?!
– Идём! – Майкл снова потянул брата за руку. – Я тебе его покажу. Труп очень хорошо сохранился! Быстрее!
Майерсу очень не хотелось туда идти. Он вдруг почувствовал, что коленки предательски задрожали, но… Но только бы это не увидел Жека… то есть, Майкл. И Майерс поспешил за братом.
Вертолёт действительно сохранился замечательно. Дверь в кабину была открыта настежь и хорошо были видны кресла. Но они были пусты.
– А… где же пилот? – прошептал Майерс. – Дверь открыта. Неужели он ожил и ушёл?
– Ты дурной, - жёстко сказал Майкл. – Дохляки не могут оживать. Знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что они дохлые! И пилот тоже дохлый. Это я открыл дверь, когда в прошлый раз сюда ходил, и это я скинул трупяка на пол, чтоб не мешал. Понял? Давай, пошли!
– За… зачем…
– Иди, сказал!
Братья приблизились к вертолёту. Майерс с ужасом заметил длинные ноги, обутые в коричневые ботинки, торчащие из-под сиденья. Он завороженно смотрел на эти ноги и не мог даже сдвинуться с места. Он вдруг заметил, что сильно сжал зубы, так, что стало даже больно. Ему совсем не хотелось туда лезть. Из задумчивости его вывел насмешливый голос брата:
– Ты что, обоссался?
И Майкл захохотал.
– Нет, ты чт… Не-е.. – мычал Майерс, но брат его уже не слышал. Он хохотал во весь голос, тыкал в него пальцем и кричал:
– Обоссанец! Ососсанец! Ха-ха-ха! Маленький, глупый обоссанец! Вылез у мамки из-под юбки и боится мертвяков!
– Я не боюсь…
– Обоссанец, обоссанец!
Майкл хохотал, хлопал в ладоши и на распев повторял это ненавистное слово. От этого внутри у Майерса всё сжалось. Откуда-то выползла небывалая ярость, и он, сжав кулаки, закричал, что было сил: