Руки у Майерса дрожали, к горлу всё время подкатывала тошнота, в висках стучали непрекращающиеся молотки, но он должен был это сделать. Должен! Иначе старший брат будет считать его трусом и всё время называть обоссанцем. И чтобы этого не случилось… надо резать…
Надо резать!
Лезвие вонзилось в сухую плоть. Майерс остервенело водил ножом туда-сюда, как помешанный, высунув язык и выпучив глаза. Пот градом катился по лицу, тонкая струйка слюны повисла на кончике языка. Из глаз почему-то полились слёзы. Но он не останавливался. Не останавливался до тех пор, пока не показалась та пресловутая пластинка.
Запустив пальцы в глубокую рану, Майерс выковырял пластинку, вытащив её между сухожилиями, и уже после этого закричал.
Он кричал, как победитель, как самый сильный, самый могущественный и самый смелый человек в мире. Как Майерс. Теперь он был настоящим Майерсом, и старший брат никогда не назовёт его трусом! Он доказал, что он не трус. Майерс не трус!
– Майерс не трус!
– Я вижу, брательник, - со счастливой улыбкой сказал Майкл. – Вижу. Молодец. Вот так мы и победим всех своих врагов. Теперь ты настоящий. Поздравляю. И у тебя есть пластинка.
Майерс взглянул на брата:
– Ну что… - задыхаясь, проговорил он. – теперь можем лететь?
– Нет.
– Почему??? – закричал Майерс, сжимая в ладони пластинку.
Брат приобнял его и тихо сказал:
– Потому что он ни хрена не работает, этот сраный вертолёт. Это кусок старой железяки и больше ничего. Он уже никогда не полетит.
Майерс открыл от удивления рот. В этот момент он хотел растерзать своего брата, потому что тот обрёк его на такое испытание. Ненависть кипела внутри и рвалась наружу, но тихий и успокаивающий голос старшего брата шептал ему на ухо:
– Теперь ты настоящий. Ты прошёл свой путь к славе от начала до конца. А теперь можешь наслаждаться этой славой, потому что ты победил. Ты настоящий. Настоящий Майерс.
Майкл погладил брата по голове и, переступив через труп, лежавший в проходе, выпрыгнул из кабины.
– Я тебя жду, Майерс! - крикнул он снизу.
Младший брат взглянул на свою пластинку. Он сжал её в руке и посмотрел туда, откуда он её только что достал. Странно… Но теперь вид развороченной руки трупа не вызывал такого отвращения, как раньше. Майерс спокойно наклонился и поводил пальцами по высохшей ране. В этот момент он ощутил странное чувство внизу живота; какая-то истома разливалась внутри, одновременно напрягая и расслабляя мускулы. Это было как-то… интересно. Чувства были новыми, не испробованными, и какими-то… сладкими.
Он рывком повернулся к выходу. Теперь он чувствовал себя на самом деле всемогущим. Он преодолел свой страх, стал настоящим мужчиной, и в этом ему помог старший брат. Если бы не он, маленький Паша до сих пор был бы нюней, и до самой смерти оставался бы Пашей. А теперь он Майерс. И это круто!
Майерс наступил на труп, лежавший в проходе, и подошёл к выходу. Спрыгнув, он посмотрел в глаза брата. Глубоко сидящие, чёрные глаза Майкла казались в этот момент самыми лучшими глазами в мире. Майерс ощутил глубокое чувство по отношению к брату. Теперь он в полной мере понял, что оказывается очень любит этого Майкла, и сделает всё, чтобы с ним никогда ничего плохого не случилось.
Сунув пластинку в карман, Майерс взял брата за руку, и они молча пошли домой. Здесь им больше нечего было делать.
Продираясь сквозь кусты, «настоящий» Майерс думал, что сейчас он придёт домой, ляжет где-нибудь в тени и отдохнёт от всех переживаний. Он закроет глаза и может быть даже вздремнёт. Но он не догадывался, что этот день ещё преподнесёт ему новый сюрприз.
Когда они вошли в свой двор, «сюрприз» не заставил себя долго ждать. Откуда-то сбоку выскочила громадная тень и закричала хриплым и противным голосом:
– Ах вы твари! Вы где болтаться весь утро! Сволота! Я что, вас искать должна?!
Это была мать. Она схватила обоих за уши и потащила куда-то. Мальчики извивались, корчились от боли, пытаясь вырваться из цепких пальцев, но хватка была железной. Матриона – высокая грузная женщина с перекошенным, изрытым оспинами лицом, злым взглядом и большим шрамом на шее, тащила и тащила их куда-то, постоянно изрыгая проклятия. От неё несло кислым запахом пота. Говорила она всегда странно, путая слова и их окончания. Но мальчики к такому общению давно уже привыкли; они с рождения видели мать такой, и поэтому думали, что так и должно быть, что все матери на земле такие же, но всё равно было очень неприятно и противно, когда она начинала орать и распускать руки.