– Вы, видно, издеваетесь надо мной? – прервал его юноша. – На что мне сдалась она, ваша латынь?
– Ну а раз вы ничего не понимаете, имейте терпение и положитесь на тех, кто знает дело.
– Хватит, синьор курато!
– Потише, милый мой Ренцо, не извольте гневаться, я готов сделать… все, что зависит от меня. Мне очень хочется видеть вас довольным, я желаю вам только добра. Эх, как подумаешь, ведь как вам хорошо жилось, – чего вам недоставало? Влезла же вам в голову эта дурь – жениться.
– Это что еще за разговоры, синьор? – прервал его Ренцо, не то удивленный, не то разгневанный.
– Да нет, я ведь только так. Вы уж потерпите… я так только… Хотелось бы видеть вас довольным.
– Одним словом…
– Одним словом, дорогой сынок, я тут ни при чем: не я составлял закон! И прежде чем совершить венчание, мы действительно обязаны провести кое-какие расследования и удостовериться, что препятствий к этому нет.
– Однако скажите же мне наконец, какое прибавилось препятствие?
– Потерпите малость, не такие это дела, чтобы их можно было разрешить так просто. Я надеюсь, ровно ничего тут не окажется, но, невзирая на это, мы все-таки обязаны произвести розыск. Текст ясно и отчетливо гласит: «Antequam matrimonium denunciet…»[1]
– Я же сказал вам, что не нужно мне никакой латыни!
– Но ведь надо же мне объяснить вам…
– Так разве вы не закончили этих расследований?
– Я же говорю вам, я сделал еще не все, что полагается.
– Почему же вы не сделали этого вовремя? Зачем же было говорить мне, что все готово? Чего же еще ждать?
– Ну вот, вы меня же и попрекаете за мою излишнюю доброту! Я делал всякие облегчения, чтобы поскорее услужить вам… но, видите ли, тут случилось кое-что такое… ну, будет, это уж мое дело.
– Что же мне, по-вашему, делать?
– Потерпеть несколько деньков. Сынок ты мой дорогой, несколько деньков – не вечность! Уж потерпите!
– А долго ли?
«Кажется, дело налаживается», – подумал про себя дон Абондио и с необычным для него жеманством произнес:
– Что же, недельки за две я постараюсь… сделаю, что могу…
– Две недели! Вот это действительно новость! Сделано все по вашему желанию, вы сами назначили день; день этот пришел – и вот вы мне говорите, чтобы я ждал еще две недели! Две недели!.. – запальчиво повторил он, повышая голос, и, подняв руку, потряс кулаком в воздухе; и кто знает, какой выходкой сопроводил бы он свое восклицание, если бы дон Абондио не прервал его, поспешно и вместе с тем осторожно и ласково схватив его за другую руку.
– Стойте, стойте – ради самого Неба, не сердитесь! Я посмотрю, постараюсь, нельзя ли в неделю…
– А что же мне сказать Лючии?
– Скажите, что это мое упущение.
– А что станут говорить люди?
– Да вы говорите всем, что это я ошибся, все от излишней спешки, от доброты моей сердечной; валите всю вину на меня. Чего же вам еще? Итак – через неделю.
– А потом уж других препятствий не будет?
– Раз я вам говорю…
– Ну что ж, я готов обождать неделю. Но помните, после этого никакие уговоры на меня не подействуют. А пока – честь имею.
С этими словами он ушел, отвесив дону Абондио поклон, несколько менее глубокий, чем обычно, и взглянув на него не столько почтительно, сколько выразительно.
Выйдя на дорогу и – впервые за все время – направляясь без всякой охоты к дому своей невесты, Ренцо с возмущением перебирал в уме происшедший разговор и все более и более находил его странным. Холодный и смущенный прием, оказанный ему доном Абондио, его речь, сбивчивая и вместе с тем запальчивая, эти серые глаза, непрестанно бегавшие во время разговора по сторонам, словно боясь встретиться со словами, выходившими из его уст, это нарочитое изумление, как будто он первый раз слышит о венчании, уже согласованном с ним так определенно, а больше всего – эти постоянные намеки на какое-то важное обстоятельство, без ясного указания, в чем же дело, – все это, вместе взятое, приводило Ренцо к мысли, что под этим кроется какая-то тайна, непохожая на то, что старался внушить ему дон Абондио. На мгновение юноша остановился в нерешительности, не вернуться ли ему, чтобы прижать дона Абондио к стене и заставить говорить напрямик, но, подняв глаза, он увидел Перпетую, которая шла впереди него и свернула в огородик, находившийся в нескольких шагах от дома. Ренцо окликнул ее, когда она отворяла калитку. Ускорив шаг, он нагнал Перпетую, задержал ее у входа и, с намерением добиться от нее чего-нибудь более определенного, решил потолковать с нею.
– Здравствуйте, Перпетуя, я надеялся было, что нынче мы вместе попируем.