Слова эти вызвали всеобщий хохот и на мгновение прервали горячий спор, который шел между сотрапезниками. Слуга, принесший на подносе сосуд с вином и высокий стеклянный стакан в форме бокала, подал его монаху. Последний, не желая перечить столь настойчивому угощению со стороны человека, чью благосклонность было так важно приобрести, тут же наполнил стакан и стал медленно прихлебывать вино.
– Авторитет Тассо не поддерживает вашего утверждения, уважаемый синьор подеста; наоборот, он говорит против вас! – орал во все горло граф Аттилио. – Ибо этот ученый, этот великий муж, который знал все правила чести как свои пять пальцев, заставляет Аргантова посланца, прежде чем бросить вызов рыцарям-христианам, испрашивать на то разрешение у благочестивого герцога Бульонского…
– Но ведь это же преувеличение! – вопил не менее зычным голосом подеста. – Просто преувеличение, поэтическое украшение, потому что посланец, согласно международному праву, jure gentium, является неприкосновенным по самой своей природе; да незачем и далеко ходить, ведь говорит же пословица: «Посол вины на себе не несет». Пословицы же, синьор граф, – сама мудрость рода человеческого. И так как посланец от своего имени не сказал ничего, а только передал вызов в письменной форме…
– Но когда же вы наконец поймете, что посланец этот был просто наглый осел, который не знал самых основных…
– С вашего позволения, уважаемые синьоры, – вмешался дон Родриго, которому не хотелось, чтобы спор заходил слишком далеко, – передадим спор на разрешение падре Кристофоро, и пусть будет, как он скажет.
– Хорошо, очень хорошо, – сказал граф Аттилио, которому показалось очень забавным передать вопрос о рыцарской чести на разрешение капуцину, между тем как подеста, горячо принимавший к сердцу этот спор, с трудом утихомирился, а выражение его лица говорило: «Какое же ребячество!»
– Однако же, насколько я понял дело, – сказал монах, – в этих вещах я мало смыслю.
– Это обычные ваши монашеские отговорки, из скромности, – сказал дон Родриго. – Чего там! Мы же отлично знаем, что вы родились на свет не с капюшоном на голове и знавали этот самый свет. Так вот: вопрос такой…
– Послушайте, дело вот в чем, – начал было кричать граф Аттилио.
– Дайте сказать мне, кузен, как лицу нейтральному, – перебил его дон Родриго. – История такова: испанский кавалер шлет вызов миланскому кавалеру. Податель, не застав вызываемого дома, вручает вызов брату кавалера; тот читает его и в ответ избивает подателя палкой. Спрашивается…
– Так и следовало! – заорал граф Аттилио. – Это было подлинное вдохновение!
– …нечистой силы, – добавил подеста. – Избить посла! Священное лицо! Я думаю, и вы, падре, согласитесь с тем, что это не рыцарский поступок.
– Нет, синьор, именно рыцарский! – кричал граф. – И позвольте сказать это мне, знающему толк в том, что подобает рыцарю. Если бы кулаками, тогда другое дело, а палка ничьих рук не марает. Одного лишь я не понимаю: чего вы так волнуетесь из-за спины какого-то оборванца?
– Да кто вам говорит о спине, синьор граф? Вы мне приписываете глупости, какие никогда мне и в голову не приходили. Я говорил о действиях данного лица, а не о спине. Я имел в виду главным образом международное право. Скажите-ка мне, пожалуйста, разве фециалы, которых древние римляне посылали с объявлением войны другим народам, испрашивали разрешение, прежде чем изложить свое поручение? И найдите-ка мне писателя, у которого упоминалось бы о том, что фециала когда-либо подвергли избиению палками.
– Какое нам дело до официальных лиц древних римлян? Это люди, которые поступали попросту и в этих вопросах были отсталыми – да, совершенно отсталыми! Согласно же правилам современного рыцарства, которое является истинным, я заявляю и настаиваю, что посланец, осмелившийся вручить рыцарю вызов, не испросив на то его позволения, является наглецом, то есть прикосновеннейшим из прикосновенных, и его следует бить да бить, пока сил хватит!
– Да вы мне ответьте на следующий силлогизм…
– Не желаю, не желаю и еще раз не желаю!
– Да вы только послушайте, послушайте! Побить безоружного – поступок вероломный: atqui[3] посланец, de quo[4] был безоружен; ergo…[5]
– Потише, потише, синьор подеста!
– Да что потише?
– Потише, говорю я вам: что вы мне только что сказали? Вероломный поступок – это поразить кого-нибудь шпагой сзади или выстрелить в спину, да и то могут быть такие случаи… Впрочем, не станем удаляться от предмета нашего спора. Я готов согласиться, что, вообще говоря, это можно назвать вероломным поступком; но ударить раза три-четыре палкой проходимца! Что ж, по-вашему, надо сказать ему: «Берегись, дружок, я тебя отколочу», так же как вы сказали бы благородному человеку: «Защищайтесь»? А вы, достопочтенный синьор доктор, вместо того чтобы одобрительно улыбаться по моему адресу и давать понять, что разделяете мое мнение, почему вы не поддерживаете моих доводов своим языком – благо он у вас хорошо подвешен, – чтобы помочь мне убедить этого синьора?