— Кто снял подозрение и когда? — быстро отреагировал Митрич, собираясь опять выпустить ежиные иголки.
Внезапно зашевелился молчавший Никодимыч и сонно ляпнул: — Псих позвонил о заложнице, когда по времени маэстро должен был подходить ко Дворцу, спеша на занятие — вот мы и сняли!
— А меня поставить в известность забыли, да?! — В голосе Митрича закипала злость, замешанная на обиде.
— Не сразу… — Мне показалось, что начальника угро не мешает немного успокоить. — Я еще позвонил Лиде Репьевой и успел застать девушку дома до ухода в танцевальный, потому что наконец-то сообразил, у кого видел такие же, как у "балерины", глазки!
— Ага, так ты, значит, сообразил, и только после этого забыл связаться со мной?! — откровенно полез в бутылку Митрич.
— Погоди, не перебивай! — возмутился я. — Меня интересовало одно: как зовут Лидиного брата? Кроме того, словоохотливая девушка пояснила, что Федя — брат ей по матери, носит фамилию маминого первого мужа и живет отдельно от них, снимая квартиру…
— Ты надо мной издеваешься?! — почему-то перешел на шепот Сысоев.
— С ума сошел! — Меня покоробило столь кощунственное подозрение подполковника. — Скажу больше: в глубине души я тебя люблю… Слушай дальше. Не сомневаюсь, что Репьева делилась с братцем многими новостями, касающимися танцевальной школы. Допускаю и такую мысль: Лида невольно навела маньяка на Ингу Листову!
— Ну это ты перебрал! — повторно очнулся шеф.
— Я помогаю угрозыску, выдвигая версии, которые подполковник проработает на допросах. Верно, Митрич?
Сысоев хотел что-то сказать (наверное, поблагодарить меня за помощь!), но поперхнулся и зашелся в кашле. Мы с Никодимычем уважительно молчали, боясь вмешиваться в процесс жизнедеятельности чужого организма.
С кашлем из Митрича вышло и негодование. По крайней мере, после приступа он заговорил с нами вполне мирно.
— Эта Лида — дура? — спросил Сысоев.
— У каждого человека свои слабости, — философски заметил я. — Девушка помешана на собственном "я". Выпытать у болтушки то, что интересует — не проблема: она воспринимает только лесть — прочее мигом забывает.
Никодимыч толкнул меня локтем в бок, намекая, что пора сворачивать болтовню. Но меня несло:
— И учти, Митрич, что в лице Репьевой Федор имел замечательное прикрытие: если бы его застукали в гримерной, всегда можно было бы сослаться на то, что ожидает сестру. От нее же он узнал об окне на галерею, не запираемом летом… Парень умел просчитывать ходы! Не поленился загодя показаться с бородой во Дворце, чтобы потом кто-нибудь это припомнил, если Инга заявит и начнется расследование…
Наконец толпа у дома поредела. Причиной послужило то, что из подъезда вышли милиционеры в гражданке, трудившиеся на крыше и собиравшие вещественные доказательства моей правдивости в изложении происшедших там событий. Вся группа погрузилась в рафик, который тотчас отъехал. Сысоев проводил коллег взглядом и вкрадчиво спросил:
— Скажи-ка мне, дорогой Костя, в какую комнату спрятался от вас Федор и как попал к нему ключ от нее?
Я честно поведал, как мы с шефом позорно лопухнулись, не проверив все двери.
— И на старуху бывает проруха! — подкрепил мои слова Никодимыч. — Да тебе сам Федор подтвердит. Он не упустит возможности поиздеваться над нами: провел, как пацанов!
Последнее самокритичное признание моего начальника порадовало Сысоева, который вновь рассеянно заулыбался.
— А чего мы ждем? — удивился шеф, выглядывая в окно машины на опустевший двор.
— Не чего, а кого! — поправил Митрич. — Водитель оборзел: разрешил ему сбегать искупнуться на Ольшанку, так он, видимо, решил, что можно еще и позагорать!
— Отличная идея! — Мой начальник распахнул дверцу "уазика".
— Куда?! — заволновался Сысоев.
— Поплескаться! — абсолютно серьезно ответил шеф. — Ты, Костя, пойдешь?
— Голова! — Я выразительно постучал указательным пальцем по своей забинтованной макушке и осознал, что где-то потерял кепочку с козырьком и синей надписью "Моряк".
Подполковник хмыкнул, выбираясь следом за Никодимычем. На пару они двинулись к реке и вскоре скрылись в прибрежном кустарнике.
Внезапно мне на глаза попался молодой человек с магнитофоном, пересекающий двор метрах в двадцати от "уазика". Теперь парень, обозвавший меня на крыше "козлом", был в одежде.
— Эй! — крикнул я наглецу, делая вид, что намерен вылезти из машины с синей полосой на борту.
Он, безусловно, признал "дядю" и ускорил шаг. Мои пальцы легли на кнопки приборной панели. Коротко взвыла сирена. Культурист сразу перешел на бег, но споткнулся… Черный пластиковый корпус заморского аппарата раскололся от удара о черный отечественный асфальт.