Мой отец был военным и стабильно пропадал на работе. Мама работала мелким партийным чиновником и была в постоянных командировках. Недвижимостью они так и не обзавелись, ввиду ее ненадобности. Вот и колесил я с ними по разным общежитиям, и съемным квартирам, предоставленный сам себе. Исходя из того, что на папу я никаким концом не был похож, а партийную принадлежность мать меняла с легкостью, следуя за группой теневых политиков, были у меня подозрения в том, что отцом я не того мужика зову.
Окончательно мои догадки подтвердились, когда на последнем году обучения в школе, по какой-то надобности, я заскочил к папе в часть. Его там не оказалось, и пришлось пойти искать на полигон.
Пошарившись по пустым, заброшенным баракам и сараям, в одном из них, я увидел трогательную сцену, с папой и юным лейтенантом в главной роли. Это потрясло меня до глубины души. Еще до этого, я подмечал отцовское трепетное отношение к молодым и сильным парням. В тот момент, когда перед моими глазами предстал родитель в позе самого, что ни на есть настоящего песика, кряхтящего и стонущего под усиленными, обратно-поступательными манипуляциями мускулистого представителя младшего командного состава, истина открылась передо мной во всей своей красе.
До окончания школы мне оставались какие-то считанные месяцы. По меркам родителей, я был уже «здоровым лбом», способным позаботиться о себе, поэтому мое отсутствие той ночью прокомментировали лишь пошлой солдафонской шуткой. Никого не интересовало, где же меня черт носил, хотя я пришел замерзший, как собака, с синим носом и красными глазами.
Из той ночи я помню лишь, как допивал с горла водку с тремя неизвестными парнями. Мне повезло, что они оказались не просто натуралами, а реальными гомофобами, иначе сцена, увиденная мной днем, многократно повторилась бы с моим пассивным участием.
Как только окончил школу, выбрал институт подальше от дома, точнее, от той общаги, в которой жили в тот момент родители. Последние не возражали. Они вообще редко возражали. И это, наверное, единственное, за что я им по-настоящему благодарен.
Общежитие в большом городе — как раз то, что доктор прописал. Новые лица и новая обстановка помогли отвлечься от увиденного на полигоне. Во всяком случае, я так думал.
Специальность, как по заказу, оказалась самой сложной в институте, а кафедра — самой тяжелой, и это меня только радовало, потому как я, полностью абстрагируясь от реальности, ушел с головой в учебу. Лишь в конце второго курса, когда преподы ослабили вожжи и отсеяли максимум ненужных, и случайно попавших на кафедру абитуриентов, меня начала посещать одна тревожная мысль: меня не привлекали девушки. Поначалу я все списывал на то, что еще не нашел ту самую-самую, ведь и выбора не больно много было. Кафедра сама по себе не приветствовала женский пол в своих рядах, и первыми, в отсеве после первого курса, ушли именно самые красивые, модные и глупые. Оставшиеся, отличались повышенной стойкостью к проблемам и в основном были со страшным, визуальным оформлением.
Мысль, что меня не привлекают барышни, подтвердилась, когда я заинтересовался парнем. Не такой уж и красивый, и не блещущий талантами, но живой и веселый. Рядом с ним было всегда легко. К нему тянуло, я мечтал быть рядом. Но из общего у нас был лишь один этаж в общежитии.
В начале третьего курса, меня назначили старостой общаги от нашего потока. В обязанности входило постоянное хождение по комнатам и проверка на наличие всяких непотребностей. К этому я относился не то что бы рьяно и ответственно, но очень внимательно и аккуратно. Просто часто стала возникать необходимость оставлять свою же комнату в распоряжение соседа Леши и его очередной пассии, а самому заниматься хоть чем-то.
Когда не получалось напроситься к кому-то в гости и дела были успешно завершены, я шел на чердак. В одиночестве, окруженный кучей хлама, мог с удовольствием покурить. Но и оттуда меня выживал один гиперактивный и гиперсексуальный студент Вася Сороковой. Не знаю, какой он там сороковой у кого был, но количество его любовниц и частота общения с ними, на территории моего излюбленного места, поражали. Бывали моменты, когда он, зная о моем присутствии, все равно продолжал развлекаться в другом конце чердака, заставляя стонать и охать девок еще громче.
Странный он типус, этот Вася. Он знал, что я ему завидую, и всяческими способами подливал масла в огонь или, правильнее выразиться, думал, что подливал. Василию я завидовал не из-за его беспорядочной половой жизни, а от того, что он жил в одной комнате с тем парнем, который мне приглянулся. Я завидовал их дружбе, завидовал, когда Сашка заботливо обнимал Ваську и они шли вот так, в открытую, по коридорам общаги.