Джеймс Блэйлок
Общество гурманов: [сборник]
Скитальцы[1]
ВИДЕНИЕ БОЧКИ
Элис и Лэнгдон Сент-Ив бросили прощальный взгляд на вокзал Кэннон-стрит, а двухколесный кэб завернул за угол и загрохотал дальше, в сторону Ладгейт-Хилла, направляясь в Смитфилд.
Когда-то, в один прекрасный вечер, впервые в жизни приехав поездом на Кэннон-стрит, Элис познакомилась с Сент-Ивом, и с тех пор вокзал неизменно настраивал ее на романтический лад. Но гигантская крыша из стекла и металла уже скрылась за сомкнувшими строй зданиями, лишь издалека долетел прощальный свисток паровоза, утонувший в уличном шуме, стуке и лязге колес и цоканье копыт по мостовой.
Стоял теплый и шумный апрельский вечер. Кэбмен, лавируя в потоке людей и экипажей, подбадривал своих лошадей, обращаясь к каждой из них по имени. Сент-Иву подумалось, что, безвылазно просидев четыре месяца дома, в Айлсфорде, он рад оказаться в Лондоне, хотя жизнь помещика все эти четыре месяца доставляла ему ничуть не меньшую радость. В Кент, к восторгу детей, уже пару недель назад пришла весна, и приближался май — его любимый месяц года, — суля новые приключения.
Элис вернулась к их разговору, прерванному прибытием поезда:
— И все же, согласись, чем больше мы узнаём о чем-то, тем больше ценим. При условии, конечно, что это нечто само по себе ценно.
— Именно так, — согласился Сент-Ив. — Мы сами творцы своих пристрастий. Я вот, к примеру, нахожу весьма интересными твои бегонии, хотя три года назад они меня совершенно не занимали. Меня даже мало-помалу начинают привлекать лишайники викария Хэмпсона, а они всегда казались мне париями мира растений. Однако жизнь коротка, и приходится выбирать: наш ум не способен все объять. Опера просто-напросто не входит в круг моих интересов. В голове всплывает лишь слово «какофония».
— Всегда пыталась себе представить, как выглядит какофония — клыкастая, мохнатая, вроде кикиморы или немытого мужика спросонья. Представь, я много лет не понимала, что значит это слово. Очень было досадно узнать о своем заблуждении.
Радуясь, что ему, судя по всему, удастся отвертеться от обязанности идти вечером в оперу, Сент-Ив сказал:
— Табби и Гилберт с радостью сопроводят тебя в Ковент-Гарден: один по левую руку, другой по правую. Вы прекрасно проведете время, а я подремлю в кресле, делая вид, что читаю.
Справа над кэбом нависла громада собора Святого Павла и скрылась в свой черед, когда они повернули на Олд-Бейли, преодолев половину пути к трактиру «Полжабы Биллсона», месту назначенной встречи с Табби и его дядюшкой Гилбертом. Эта парочка, без сомнения, уже заняла столик на втором этаже. Сент-Ив попытался угадать, что Уильям Биллсом, трактирщик, жарит сейчас на вертеле: может, целого гуся или оленью ногу. У него заурчало в животе — «большие кишки маленьких доедают», как, бывало, говаривал отец.
— А это что еще такое? — спросила Элис, когда они задержались в пробке на Ньюгейт-стрит. Она кивнула в сторону паба «Сорока и пень» — в прошлом веке здесь собирались зеваки посмотреть на публичные повешения узников Ньюгейтской тюрьмы или побросать камнями и нечистотами в прикованных к позорному столбу. Сейчас на тротуаре перед пабом стояли в ряд дубовые бочки, снабженные колесами с каучуковыми шинами. В бочках сидели люди, словно каторжники в вагонетках; сквозь отверстия, обитые для мягкости кожей, торчали только головы и руки. Бочки украшали миниатюрные штурвалы, козырьки для защиты от дождя и приподнятые отделения для багажа сзади. Бочкари определенно собирались в путешествие. Выглядели они при этом совершенно нелепо: все как один в темно-фиолетовых шляпах разных фасонов и размеров и с желтыми перышками на лентах. Одни держали в руках кружки с пивом, другие с отсутствующим видом смотрели прямо перед собой или дремали.
Сент-Ив не сразу сообразил, как людям удалось так ловко устроиться в таких своеобразных футлярах, но вскоре разглядел на боках и крышках бочек петли и аккуратные распилы, благодаря которым те открывались, как шкатулки с секретом. Из паба вышел мужчина в фартуке и с подносом, чтобы собрать кружки, и вереница бочек, связанных друг с другом веревкой, потянулась к реке: тянули ее два дюжих молодца в ярко-красных жилетах и коротких штанах. Несколько жизнерадостных бочкарей затянули песню, а у одного из спящих слетела шляпа и понеслась, влекомая ветром, по тротуару. Один из молодцов отпустил веревку и кинулся в погоню, второй же продолжал тянуть бочки в одиночку, не сбавляя ходу и не забывая позванивать в колокольчик.