Внизу часы начали отбивать полночь, а когда они замолкли, она услышала, как муж поднимается по лестнице, закончив приготовления к их скоропалительной поездке на побережье. Фробишеры обещали заехать за ними ровно в восемь утра.
— Не спишь? — спросил Лэнгдон, уже в ночной рубашке, ныряя в постель рядом с ней. В этот момент на подоконник сел козодой, держа в клюве большого жука, беспомощно шевелящего лапками. Птица сидела совершенно неподвижно, освещенная лунным светом.
Элис слегка толкнула Лэнгдона локтем и указала на окно, где птица, посидев еще немного, улетела прочь.
— Видел жука у него в клюве? — спросила она.
— Думаю, это майский жук. Впрочем, поздновато для них, лето в разгаре.
— Хрущи, так отец их называл. На них отлично ловится щука.
— Будь я щукой, похрустел бы хрущом, — сказал Сент-Ив. — Да будь я и карпом, тоже.
— Рассказать о дядюшке Годфри? — спросила Элис.
— Расскажи, конечно. Я слабо себе его представляю, — он сел в постели рядом с ней, подложив под спину подушку. Бриз шевелил полог кровати, где-то в ночи слышался трескучий голос коростеля.
— Дядюшка Годфри жил в Мористом уже много лет, когда тетушка Агата привезла меня познакомиться с ним и кузеном Коллиером, до того я о них почти и не слышала. Я хорошо все помню, хотя мне было тогда, наверное, лет шесть. Дядюшка, несомненно, был человеком своеобразным, но я никогда не чувствовала в нем угрозы, во всяком случае, для меня. Он и пальцем меня ни разу не тронул.
— С чего это ему тебя трогать? Ты имеешь в виду непристойным образом?
— Может, и так в каком-то смысле, но он вообще ни разу ко мне не притронулся, даже руки не пожал. Он несколько раз бил Коллиера палкой — весьма жестоко. Но от Коллиера и у ангела терпение бы лопнуло. Дядюшка Годфри был человек угрюмый, не помню, улыбнулся ли он хоть раз при мне, никогда не смеялся уж точно. Занимался своими тайными делами, а нам двоим разрешалось беситься сколько угодно, лишь бы мы не приближались к запертым комнатам. Тем сильнее Коллиеру хотелось этот запрет нарушить. Он только и говорил о том, что может быть спрятано в этих комнатах, и в результате получал порку.
— Беситься в детстве было моим любимым занятием, — улыбнулся Лэнгдон. — Никогда не упускал возможности побеситься. «Тайные дела» твоего дядюшки звучат интригующе. Помнишь какие-нибудь подробности?
— Да не особенно, — ответила Элис, минуту подумав. — Он провел четкую границу, фигурально выражаясь, за которой находилось то, что нам знать не позволялось, и временами к нему приходили какие-то страшные люди. Коллиер придумывал всякие мрачные тайны, но у него всегда было болезненное воображение. Хотя, возможно, что-то из этого и было правдой. А в конце жизни дядюшка Годфри стал семейным скелетом в шкафу. Произошел скандал, и он внезапно впал в немилость. Мои родители никогда больше о нем не говорили, по крайней мере, в моем присутствии. Ходили слухи о контрабанде и других темных делах, хотя никто ничего не озвучивал. Со временем мое любопытство улетучилось. Но я скучала по Мористому, хотя и не особенно скучала по дядюшке Годфри.
— Теперь тебе не придется скучать по Мористому!
— Не придется, и это радует. И все же мне теперь не заснуть. Все изменилось в одно мгновение. Ты тоже это чувствуешь?
— Что-то вроде этого, определенно. Кажется, что жизнь идет в своей колее, и вдруг все переворачивается, к лучшему или к худшему. В данном случае я склонен к оптимизму, в отличие от несчастного хруща, которому внезапно изменила удача.
— Не говори так, — остановила мужа Элис. — Глупо полагаться на удачу.
ГЛАВА 4
МАГНЕТИЗЕР
Джулиан Хоббс сидел в кресле, привязанный за запястья и лодыжки, без сюртука, жилета и рубашки, голова его безвольно свесилась на грудь. Его перенесли в импровизированный погреб, вырубленный в меловой породе, куда через оконную решетку проникал свет луны, отраженной в океане. Ночной бриз заполнял помещение морским воздухом, и несчастный визитер дрожал от холода и страха, голова его болела, а сознание помутилось.