— Теперь, когда ты на них показала, да.
— Когда я была маленькая, они были такого же синего цвета, как и дверь, а теперь совсем вылиняли. Приходит в голову странная мысль, что они просто исчезают, как воспоминания.
— Ничего подобного, — возразил Гилберт Фробишер. — Немного свежей краски, и дом станет как новый. Краска — вот решение большинства мировых проблем, Элис. Я, знаешь ли, время от времени покрываю себя позолотой и потому всегда сияю великолепием.
— Боже сохрани, — пробормотал Табби, а дядюшка громко расхохотался собственной шутке.
Боггс слез с облучка, распахнул дверь, и Табби галантно помог Элис спуститься, а потом и сам тяжело слез на землю за ним последовали Финн и Сент-Ив. Гилберт спустился последним, и карета заметно приподнялась на рессорах, резко полегчав.
Элис шагнула в тень портика и достала из сумочки железные ключи. Она вставила один из них в замок, повернула и, открыв дверь, вгляделась в полумрак, а потом шагнула через порог и вошла в холл, за которым открывалась гостиная. Она отдернула тяжелые шторы, и внутрь сквозь старые щербатые волнистые стекла хлынул солнечный свет. Элис помнила этот дом именно таким — массивная темная мебель с глубокими сиденьями и толстыми подушками, не слишком элегантная, но удобная, хотя и несколько мрачная. Каменный камин с подставками для дров в виде горгулий со стеклянными глазами, походил на пещеру; по обеим сторонам от него стояли скамьи с высокими спинками.
— Боже мой, на лестничной площадке стоит чучело пекари! — воскликнул Гилберт Фробишер. — Финн, ты видел когда-нибудь пекари? Американцы называют их скунсовыми свинками. Одна из милых причуд Творца. Только погляди на эти выпученные глаза и малюсенькие ножки. Они и не подозревают, как потешно выглядят.
— Как и некоторые из нас, — вставил Табби, изучая корешки книг в застекленном книжном шкафу.
Элис посмотрела на закопченную картину, висевшую в глубокой арке над камином: пылающий город, клубы дыма, вздымающиеся в черное ночное небо, искаженные мукой лица, взвивающиеся к небу в дыму хрупкие фигурки убегающих людей и жена Лота, в ужасе оглядывающаяся на объятый огнем Содом. В детстве картина не вызывала у нее ничего, кроме любопытства, но теперь выглядела тревожной. Возникло странное ощущение, словно все прошедшие года мгновенно исчезли и в ней одновременно жили два человека — девочка и взрослая женщина. Да, это не совсем тот дом, где она бывала девочкой, но и она уже не та девочка, что бывала когда-то здесь.
— Возможно, мы подыщем что-то более подходящее, чтобы повесить над камином, — Сент-Ив подошел и встал рядом.
— Меня всегда удивляло, почему у жены Лота нет имени, — сказала Элис. — В Библии полно имен в конце концов. И никогда не могла понять, почему обернуться назад такое уж преступление. Вся ее жизнь в буквальном смысле горит огнем. Все знакомые погибли или вскоре погибнут. Вполне естественно, что она оглянулась. Зачем превращать ее в соляной столб?
— Наверное, чтобы призвать к послушанию.
— Послушанию? Появляется кто-то неизвестно откуда и заявляет, что он ангел? Не уверена. Возможно, этот соляной столб тоже маленькая шутка Творца, как пекари Гилберта.
Она подошла к широкой винтовой лестнице, которая вела на второй и третий этажи, и остановилась рядом со старым Фробишером и пекари. В нишах в стену были вделаны подсвечники со знакомыми толстыми свечами из пчелиного воска, в одной лежала коробка спичек «Люцифер» и ножницы, чтобы подрезать фитили. Элис любила медовый запах горящего воска и сразу почуяла его аромат в комнате.
— По-моему, наверху горят свечи, — сказала она тихо.
Фробишер-старший, уловив ее интонацию, скрылся за одной из скамей по бокам очага и кивнул Табби, который последовал за ним. Финн исчез в кухне.
Элис и Лэнгдон пошли вверх по лестнице. Поднявшись на шесть ступеней, Элис увидела мерцание свечей и спускающуюся им навстречу фигуру.
ГЛАВА 6
ВЛАДЕНИЯ ДЯДЮШКИ
Появившийся мужчина смотрел на них сверху вниз — высокий, крепкого сложения. Его лицо, наполовину освещенное свечой, казалось вырубленным где-то в карьере. Длинные седые волосы уходили назад под высокий воротник, а темные глаза смотрели без всякого выражения, пока наконец как бы усилием воли он не приобрел более человечный облик.
— Не ожидал увидеть вас здесь так скоро, — сказал мужчина, наклонив голову. — Я барон Трулав, — на нем были плащ, кожаная широкополая шляпа, пояс с серебряной пряжкой и ботфорты, тоже с серебряными пряжками — все вместе создавало впечатление, что он вырядился для спектакля на Друри-Лейн.