V.
Не спавшие всю ночь гости, подкрепившись за обедом, почти дремали за столом, а Галстунин даже откровенно клевал носом. Хозяин тоже подумывал о том, что недурно было бы выспаться. Он зевал в руку и ждал, когда поднимется Бережецкий,-- он всегда торопился куда-нибудь. Вертевшийся около стола доктор начинал раздражать его. И что человек толчется, подумаешь? А доктор в это время подсел к Бережецкому и разсказывал удивительный случай из своей практики. -- Представьте, простой брюшной тифик... да... И вдруг оказывается, что это даже не тифик... В разговоре по своей медицинской части доктор любил употреблять уменьшительныя словечки: тифик, лихорадочка, чахоточка, компрессик, горчичничек,-- его на этом основании местные остряки называли доктором Лихорадочкой. Заметив, что Щепетильников пробирается в гостиную, доктор ринудя за ним. Щепетильников, действительно, подошел прямо к Анненьке, сел рядом так близко, что Анненька отодвинулась, и, пренахально вытянув свои длинныя ноги, принялся разсказывать какой-то анекдот. Известно, какие анекдоты разсказываются помощниками присяжных поверенных наивным провинциальным барышням, и доктор с решительным видом проговорил: -- Павел Антоныч, вас зовут в столовую... Щепетильников даже не спросил, кто зовет, и покорно отправился по докторскому адресу. Когда его длинная фигура скрылась в дверях, между доктором и дочерью разыгралась преуморительная сцена. -- Вера Васильевна, голубчик, что же это такое?-- обратилась возмущенная Анненька к хозяйке.-- Вы видели, что сейчас устроил мой милый папаша? И это постоянно так... всегда и всегда... Он стережет меня, как кот крысу. Мне нельзя сказать двух слов с молодым человеком... -- Анненька...-- умоляюще взывал доктор.-- Если бы у тебя была мать, разве ты смела бы говорить подобныя вещи? Вера Васильевна, надеюсь, вы ее извините и войдете в мое положение... -- Нет, Вера Васильевна, вы войдите в мое положение!-- волновалась Анненька.-- Каждая молодая девушка должна же выйти когда-нибудь замуж, а мне, слава Богу, двадцать три годика стукнуло... Пожалуйста, папа, не перебивай! Да, каждая девушка... У меня тоже устраивалась не одна партия: молодой доктор Жуков, потом железнодорожный инженер Морозинский, потом два механика, аптекарь, сын полицеймейстера,-- папочка, ради Бога, не перебивай!-- и в самый интересный момент, когда они хотели сделать предложение, являлся милый папаша и все разстраивал. Да, да, да... Ведь я не немая, чтобы обясняться пальцами, а папа меня доведет до того, что я выйду замуж за трубочиста... -- Позвольте мне слово,-- перебил наконец дочь доктор.-- Доктор Жуков уже спился, инженер Морозинский построил где-то такой мост, что его отдали под суд, оба механика -- дрянь, аптекарь -- тоже, сын полицеймейстера -- отявленный негодяй, котораго выгнали еще из пятаго класса гимназии... Да, да, да! Если бы у тебя была мать... Матов, бывший невольным свидетелем этой сцены, заметил: -- А я был уверен до сих пор, что у Анны Евграфовны была мать... Да, очень и очень редкий случай. Анна Евграфовна, позвольте мне быть вашей свахой... -- Оставьте ее,-- остановила его Вера Васильевна:-- она такая милая... Анненька, мы устраним как-нибудь папу, когда это будет нужно. Но Анненька вдруг раскапризничалась, как капризничают избалованныя дети, и повторяла по-детски одно слово: -- Домой, домой... Я хочу домой. -- А что же, в самом деле, не сходить ли на минутку домой?-- подхватил эту счастливую мысль Матов, поднимаясь.-- По-настоящему, Вера Васильевна, вам давно следовало бы просто-напросто прогнать нас. Войвод стоял в дверях, разговаривая с Бережецким, и был рад, что Анненька подала сигнал к отступлению. Доктор в это время успел отвести Матова и шепнул ему: -- Знаете, Николай Сергеевич, эти Войводы очень подозрительные люди, то-есть собственно он. -- Именно? -- Да как же: зачем он приехал сюда к нам? Нигде не служит, живет на неизвестныя средства, вообще -- темная личность. -- Э, батенька, хватили!-- засмеялся Матов, хлопая доктора своей тяжелой рукой по плечу.-- Все мы тут темные... Один другого лучше. -- Как знаете, а только я счел долгом предупредить... -- Мы бы кого не обманули, Евграф Матвеич!.. Тоже ведь не любим, где плохо лежит. Труднее всего оказалось выжить из столовой остальных гостей, завязавших безконечный разговор о золотопромышленности. Особенно горячился Гущин, доказывавший, что нет легче дела, как искать золото. -- Насмотрелись мы достаточно на это самое дело,-- говорил он, размахивая руками, и прибавил, обращаясь к Войводу:-- вот бы вам, Иван Григорьич, в самый бы то-есть раз золотишком заняться... -- Почему же именно мне? -- А оно на новаго человека всегда лучше идет. Есть такая примета... И повадка у вас вся богатая. Ну, оно уж деньги к деньгам и тянутся. -- Рискованно, Артемий Асафыч. Как раз прогоришь... -- Рискованно? Это вот хлеб сеять, действительно, риск. Тут и засухи, и ненастье, и червь всякий тебя точит, досыта Богу намолишься, пока зернышко-то оправдается. -- А вы сами занимались золотопромышленностью? Гущин даже замахал руками, точно его спросили, не занимался ли он воровством. -- Что вы, что вы, Иван Григорьич!.. Куда же мне с суконным рылом... Не таковское это дело. Не тот фасон у нас... Мы всю жисть по пальцам считали, с этим и помрем, а тут надобна другая повадка и форд. Этот разговор опять задержал гостей, несмотря на уговоры доктора расходиться. -- Господа, дадимте хозяину отдохнуть!-- взывал он -- Право, пора домой. Сегодня вечером соберемся в клубе. -- Да вы-то о чем хлопочете, доктор? Ведь вы не играете... -- А я люблю наблюдать борьбу страстей... Интересно с психологической точки зрения. Когда гости уже готовы были расходиться, через столовую разбитой, старческой походкой пробежал Марк. В передней уже слышались голоса. -- Батюшки, никак сам Евтихий Парфеныч,-- ахнул Гущин, начиная торопливо застегивать свой длиннополый сюртук.-- Они самые и есть... Никак всю артель за собой приведи. Действительно, в гостиную уже ввалилась целая гурьба с знаменитым золотопромышленником Самгиным во главе. Это был приземистый, толстый старик, походивший на обознаго ямщика. Сыромятное, корявое лицо всегда было покрыто каким-то жирным налетом, а козлиная, седевшая бородка точно была подбита молью. Он и одевался по-ямщичьи -- в поддевку, русскую рубашку-косоворотку и сапоги бутылкой. Несмотря на такой костюм, Евтихий Парфеныч везде был дорогим гостем, и все за ним ухаживали, как за кладом. Он держал себя с грубоватой откровенностью, сорил деньгами направо и налево и время от времени выкидывал разныя мудреныя штуки. За ним неотступно следовал высокий чахоточный мрачный субект, бывшая знаменитость,-- сибирский исправник Чагин, известный сейчас под кличкой "третьяго пункта", потому что был уволен со службы по третьему пункту. -- Здравствуй, отец,-- здоровался Самгин с хозяином,-- он всем говорил "ты".-- А у тебя тут целая обедня и со всенощным бдением. -- Да, немножко засиделись, Евтихий Парфеныч. -- Так, так... Что же, доброе дело, когда перекладывают деньги из кармана в карман. Даже весьма занятно... А какого я тебе человека привел: отдай все -- и мало. Рекомендую: Бармин, Максим Максимыч. Тоже из наших золотопромышленников, т.-е. любит из чужих карманов перекладывать чужое золото в свой. По части карт, можно сказать, собаку сел вместе с шерстью. -- Уж вы и скажете, Евтихий Парфеныч,-- вежливо обижался, картавя по-барски, неопределенных лет изысканно одетый господин.-- Очень рад познакомиться... Много слышал... Бармин, вероятно, в молодости был очень красив и сохранил привычку молодиться. Он был из простых мужиков, попал мальчиком в лавку и отполировался за прилавком.