— Двигайся.
В проходе у моего плеча нарисовался парень лет двадцати пяти, руки в наколках, в зубах рондоль, в глазах блатная удаль.
Скажешь «садись» — вызовешь священное негодование недавно отсидевшего уркагана. Двигаюсь, перемещаясь на место ушедшей Марины, он садится рядом.
— Есть что выпить? — сразу новый попутчик берет быка за рога.
— Если бы было, уже бы не было, — отвечаю сложной фразой.
Парень внимательно смотрит мне в глаза, улыбается краем рта:
— А чо, такой борзый, да? Чо так отвечаешь?
— А чо непонятно, а? — вынуждено перехожу на язык, более понятный соседу.
— Да все непонятно. Я тебе вопрос ясно задал, а ты мне загадками отвечаешь. Так недолго и до нехорошего договориться… если есть бухло, то доставай, если нету — то иди, отдыхай.
— Я вижу, ты сидевший, да? — уточняю.
— Ну, правильно видишь, и что?
— А у тебя что, старшаки все поголовно мудаками были на зоне?
— Эй, ты потише за старшаков. Почему мудаки, уважаемые люди у нас сидели, правильные бродяги.
— А что же они тебя не научили вежливым быть с незнакомыми людьми? Или ты по какой-то причине учиться не можешь?
Иду на конфронтацию, понимая, что это может нехорошо закончиться, но, тем не менее, азарт уже обуял мной, и мне очень хочется морально додавить этого попутчика, отсидевшего, и оттого смотрящего на мир сквозь призму блатных устоев.
Парень осекается, пару мгновений снова смотрит мне в глаза, но уже более внимательно:
— А ты кто такой?
— Я? — в голове мелькает обычная формулировка — «я — человек», но решаю рвать ему шаблон и дальше: — Я пассажир этого общего вагона. Доеду до Владивостока и уйду. А кого-то могут и вынести.
— Что, не простой, да?
— Как и все остальные…
— Угрожаешь…
— И не думал еще.
Все остальные попутчики, сидевшие с нами в одной плацкарте, усиленно делали вид, что к разговору не прислушиваются, что это «установление контакта» их совершенно не интересует.
— Слышь, я сейчас перо тебе в печень воткну, встану и уйду, — парень сказал мне это на ухо, но так, чтобы слышали все.
Конечно, ничего приятного в таких разговорах нет, и более того, я совершенно четко понимаю возможные последствия — время такое было, жуткое, безвластное, криминальное. По спине пробежал ручеек холодного пота. А ведь действительно, пырнет ножом, и уйдет. Ума для этого много не надо.
— Я умру, — соглашаюсь я. — Но не сразу. Минут через пять. За это время я успею выдавить тебе глаза, выломать пальцы и вырвать кадык. Твоя смерть будет гораздо ужаснее. У меня боевой опыт есть — пока ты сидел, я свою Родину с оружием в руках защищал, и кое-чему научился. Так что — выбор за тобой. Дерзай.
— Сказочник, — усмехается парень, расслабленно выдыхая, показывая, что и самому ему уже не хочется дальше углублять назревающий конфликт.
— Ну, так что на счет выпить, — улыбаюсь я. — Есть что?
Я переворачиваю ситуацию вверх дном — теперь уже я становлюсь напрягающей стороной. Наступает паритет — и сил, и требований. В воздухе повисла разрядка. Парень оценил мои слова, а я — его неготовность и неумение воплощать в жизнь сказанные угрозы. Он понимает, что проиграл.
— Не, я по вагону ходил, на продажу нет ни у кого, а угостить никто не хочет, — отозвался парень. — А ты военный, что-ли? Не сидел, да?
— А зачем мне сидеть? — удивляюсь я. — Бессмысленная трата времени.
— Да так спросил, — парень пожал плечами. — Больно правильно всё говоришь.
Можно было, конечно, развести его за столь глупый вопрос, но — какой в этом смысл? Поржать с человека, который, вернувшись из мест лишения свободы в мир обычных людей, пытается надувать щеки, демонстрируя свой «авторитет», которого, как мне показалось, у него не было. Парень тешил своё самолюбие, очевидно, сломанное на зоне, и прикрывал сейчас собственное ничтожество общепринятым страхом перед бывшими заключенными. Но на меня это не действовало, и он нервничал. Ему явно неудобно стало со мной общаться.
— За что закрыли? — задаю ему вопрос.
— Гоп-стоп, — ответил парень не раздумывая. — Пьяный был, нарвался на опера.
— Ты что, опера ограбил? — мне уже стало откровенно смешно.