Такая искусственность веры в этническое единство вполне укладывается в известную нам схему превращения рационального обобществления в личностные отношения общностного типа75. В условиях, когда рационально-предметное общественное действие слабо развито, почти любой, даже чисто рациональный, процесс обобществления приводит к возникновению сознания общности в форме личного побратимства на почве веры в этническое единство. Еще у эллинов любое членение полиса, сколь бы произвольно оно ни проводилось, превращалось в личностный союз, обладавший, как минимум, общим культом или даже искусственно созданным общим предком. Двенадцать колен Израилевых суть подразделения политической общности, каждое из которых поочередно в течение месяца выполняло определенные функции76, то же относится к греческим филам и их подразделениям. Но и они считаются исключительно этническими группами, основанными на общности происхождения. Разумеется, первоначальное деление могло быть связано с политическими или уже имеющимися этническими различиями. Однако даже там, где оно проводилось вполне рационально и грубо, сопровождаясь разрывом старых связей и разрушением локальных единств (как, например, клисфеновское77), оно все равно принимало этнический характер. Это не означает, что греческий полис действительно или по происхождению был племенным или родовым государством, но это симптом, указывающий на незначительную степень рационализации жизни общности эллинов вообще. И наоборот, показателем большей рационализации римской политической общности является то, что ее старые схематичные членения (curiae) лишь в малой степени обладали религиозным, имитирующим этническую общность характером.
Вера в этническую общность очень часто, хотя и не всегда, очерчивает границы круга социальных связей, который, в свою очередь, тоже не всегда совпадает с эндогамной брачной общностью, ибо соответствующие круги могут быть разной величины. Их сближение имеет лишь общее основание — веру в особенное, не разделяемое чужими этническое достоинство, близость которого к сословной чести мы рассмотрим позже, а пока ограничимся этими немногими констатациями. Всякое подлинно социологическое исследование должно дифференцировать понятия гораздо тоньше, чем мы это делаем для достижения наших ограниченных целей. Общности, со своей стороны, могут порождать чувство внутренней связи, которое может восприниматься как этническое и существовать, даже если сама общность исчезает. Особенно это свойственно политическим общностям. Но сильнее всего это характерно для общностей, которые являются носителями массовых культурных феноменов, обеспечивающих или облегчающих взаимное понимание, т. е. для языковых общностей.
Ясно, что там, где живет память о возникновении отдельной общности в результате переселения или мирного отделения от материнской группы (Ver sacrum78, колония и т. п.), живо и интенсивное чувство этнической близости к ней, обладающее долгой инерцией и обусловленное общей политической памятью, верностью (в древности гораздо более сильной) старым культовым общностям, старым родовым союзам и прочим формам общности, как и другими устойчивыми и постоянно переживаемыми связями. Если такие связи отсутствуют или прекращаются, исчезает и чувство этнической общности независимо от реального наличия или отсутствия кровного родства.
Зададимся теперь общим вопросом: какие этнические признаки останутся, если исключить языковую общность, нисколько не совпадающую с объективным или субъективно ощущаемым кровным родством, общность религии, столь же независимую от кровных уз, общие политические судьбы и воспоминания о них, тоже не имеющие ничего общего с кровным родством? Останутся, во-первых, эстетически воспринимаемые различия во внешнем облике, а во-вторых, не менее важные различия в организации повседневной жизни. Ведь когда говорят об основах этнического деления, подразумевают именно резкие внешние различия, т. е. вещи, которые в ином контексте не имели бы большой социальной значимости. Очевидно, что языковая общность и обусловленное близостью религиозных представлений сходство ритуальной регламентации жизни представляют собой чрезвычайно мощные и действенные элементы ощущения этнической близости, особенно потому, что понимание смысла действий другого есть первейшая предпосылка существования общности. Но что же останется, если исключить еще и оба эти элемента? Признаем, что даже сильные различия диалектов и религий не исключают в принципе чувства этнической общности. И тогда наряду с действительно серьезными особенностями экономической организации жизни останутся факторы, которые во все времена играли важную роль при возникновении веры в этническое родство: типичная одежда, типичные формы жилища, особенности питания, характерное разделение труда между полами и между свободными и несвободными, т. е. все то, относительно чего можно сказать, что вот это — правильно и «подобает», а вот это, наоборот, неправильно и «не подобает» человеку, имеющему честь и достоинство.
77