Конечно, религиозная этика начинается не с этой идеи. Напротив, религиозная этика, причем весьма действенная, существует именно в виде чисто магически мотивированных норм поведения, нарушение которых считается величайшим религиозным прегрешением. Ведь при развитой вере в духов каждое особенное, прежде всего неповседневное, событие жизни человека (болезнь, рождение, взросление, появление менструаций) объясняется тем, что в человека входит особый дух. Он может считаться святым или нечистым — это бывает по-разному и часто по случайным причинам, — но практический результат почти всегда один и тот же. В любом случае духа нельзя раздражать, ибо он может войти в того, кто ему мешает, и посредством магии навредить либо ему, либо тому, в ком он сейчас пребывает. Поэтому человека, одержимого духом, сторонятся как физически, так и социально, сам он должен избегать контакта с другими, а иногда даже прикосновения к собственному телу; часто — как, например, в случае полинезийских харизматических вождей — его даже кормят с предосторожностями, чтобы не подвергнуть магическому заражению собственную пищу. Когда господствуют подобные представления, лица, обладающие магической харизмой, могут путем колдовских манипуляций сделать вещи или людей табу для других: прикосновение к ним пробуждает злые чары. Харизматическая власть табуирования иногда осуществлялась рационально и систематически, больше всего в Индонезии и на островах южных морей. Табу гарантировало многие экономические и социальные интересы: защищало леса и дичь (по типу лесного и охотничьего банна королей в раннем Средневековье), предотвращало бесхозяйственное потребление продуктов при их вздорожании, защищало собственность, особенно привилегированную собственность жрецов и знати, обеспечивало сохранность общей военной добычи и не допускало ее хищения отдельными лицами (случай Иисуса Навина и Ахана117), устанавливало границы сексуального и личного взаимодействия сословий для поддержания чистоты крови и социального престижа. При всей чрезвычайной иррациональности этих норм, часто мучительно обременительных даже для тех, кого табу ставит в привилегированное положение, это первый и самый общий случай прямого служения религии внерелигиозным интересам, свидетельствующий также об автономии религиозной сферы. Рационализация табу может создать нормативную систему, которая всегда будет расценивать определенные действия как тяжкие проступки против религии, требуя возмездия, а в некоторых случаях — смерти того, кто их совершил, чтобы злые чары не распространились на все племя. Так возникает этика, гарантируемая табу, включающая запреты некоторых видов пищи и работы в табуированные — «несчастливые» — дни (первоначально таким днем была суббота) или запреты браков внутри определенных групп, в частности между родственниками. При этом табу, однажды принятое по рациональным или неким конкретным иррациональным соображениям — например, по прежнему опыту болезней или злого колдовства, — становится священным. Не вполне понятным образом близкие табу нормы, в основе которых лежит представление об особых духах, пребывающих в отдельных объектах, чаще всего в животных, стали связывать с определенными социальными кругами. Яркие примеры того, как животные, воплощая собой духов, становятся священными животными и предметом культа местных политических союзов, обнаруживаются в Египте. Такие животные и прочие объекты или артефакты могут стоять в центре и других социальных союзов как естественного, так и искусственного происхождения. Одним из самых распространенных социальных институтов, возникших именно таким образом, является так называемый тотемизм, представляющий собой особое отношение между объектом, чаще всего природным объектом, а в чистейшем типе — животным, с одной стороны, и определенным кругом людей, для которых он служит символом братства, а первоначально, вероятно, общей одержимости участников совместной трапезы духом съеденного животного, — с другой. Существуют разные формы этих братских отношений, как и отношений товарищей к тотемному объекту. При вполне развитом типе тотемизма одни выполняют все братские обязанности внутри экзогамного рода, другим только запрещается убивать и есть тотемное животное (исключение составляют культовые трапезы), встречаются и другие напоминающие культ обязанности, основанные часто (но не повсюду) на вере в происхождение рода от тотемного животного. Об истоках широко распространенного тотемного братства все еще спорят118. Однако нам достаточно констатировать, что тотем по своей функции является анимистическим эквивалентом богов культовых товариществ, которые, как мы уже говорили, бывают связаны с самыми разными типами социальных союзов, поскольку нецелеориентированное мышление не может обойтись без конкретного целевого союза личностно и религиозно гарантированного братства, даже если этот союз имеет совершенно искусственный характер. Особенно это относится к регулированию сексуальных отношений, что было заботой рода и требовало строгой, как табу, религиозной гарантии, которую и обеспечивал тотемизм. Но тотем не ограничен сексуально-политическими целями и вообще родом и необязательно должен был возникнуть именно в этой сфере; он представляет собой широко распространенный способ магической защиты братства как такового. Представление о некогда универсальном значении тотемизма, а тем более выведение из него почти всех общностей и всей религии — это преувеличение, от которого теперь полностью отказались. Однако для магически требуемого и охраняемого разделения труда между полами и создания специализированных профессий, а следовательно, и для развития и регламентации обмена как регулярного процесса внутри общности (в отличие от внешней торговли) тотемизм был очень важен.
117
Согласно Библии, Ахан нарушил табу (взял из «заклятого Яхве»), т. е. украл из запрещенных трофеев, и по приказу Иисуса Навина был со всей семьей забит камнями (Нав. 6: 17–18; 71: 19–26).
118
Ко времени написания этого текста Вебером существовали две основные позиции в объяснении тотемизма. Одна из них, которой, в частности, придерживался Э. Дюркгейм, трактовала тотемизм как развитие фетишизма путем придания последнему определенных социальных функций, в частности, поддержания экзогамии и наследования по материнской линии; представители другой считали, что под именем тотемизма фигурирует «конгломерат» разных явлений, несводимых к общему корню (MWG. 1/22–1. S. 170).