Практически важным в процессе формирования книжной религии является переход в подготовке священнослужителей от древнейшей чисто харизматической модели к литературному образованию, в полном ли смысле, т. е. на основе признанного священным канона, или частично, т. е. на основе письменно зафиксированных священных норм, например древнеегипетской «Книги мертвых». Чем выше значение грамотности в чисто мирских делах, чем более они становятся объектом бюрократического управления на основе регламентов и актов, тем в большей степени воспитание светских чиновников и образованных людей переходит в руки священников, или — как в средневековых канцеляриях — они сами занимают должности, где требуется грамотность. Как далеко заходят эти процессы, зависит не только от степени бюрократизации управления, но и от того, насколько другие слои общества, прежде всего военная знать, сумели создать собственную систему воспитания и взять его в свои руки. О возникающей в результате этого двойственности системы воспитания, о полном подавлении или остановке развития чисто священнического воспитания, что может быть следствием либо слабости священников, либо отсутствия пророчества или книжной религии, пойдет речь далее.
Если не единственным, то самым сильным стимулом развития специфического содержания священнической доктрины служит образование религиозной общины. Она придает догматам их специфическую значимость. С ее появлением возникает потребность отграничиться от других, соперничающих учений и путем пропаганды, которая делает упор именно на различиях, добиться преобладания собственного. Правда, это стремление может подкрепляться и нерелигиозными мотивами. Когда Карл Великий требовал filioque149 для франкской церкви (что было одной из причин разделения Востока и Запада) и отвергал канон, признающий иконы, это объяснялось политическими причинами — борьбой против господства византийской церкви. Приверженность широких масс Востока и Египта совершенно непонятным догматам и формулам монофизитов150 была продуктом антиимперского и антигреческого сепаратистского национализма; по той же причине впоследствии коптская монофизитская церковь предпочла господство арабов господству римлян. Таких примеров множество. Однако прежде всего именно борьба с ненавистным индифферентизмом из боязни ослабления рвения верующих, а также желание напомнить о принадлежности к определенной деноминации и затруднить переход в другую — вот что заставляет священнослужителей делать упор на различии доктрин и символов веры. Историческим прообразом этого служат магические татуировки членов тотемных групп и военных союзов и отличительная раскраска тела в индуистских сектах. Повторяющееся требование обрезания и субботнего табу в Ветхом Завете также было средством отделения иудеев от других народов и оказалось крайне действенным средством. Выбор христианами дня солнечного бога как праздничного дня недели был, вероятно, обусловлен влиянием сотериологического мифа, относящегося к мистагогическим учениям солнцепоклонников Передней Азии, но это было нужно для отличия христиан от иудеев. Мухаммед назначил днем еженедельного богослужения пятницу, быть может, желая отделиться от иудеев, после того как его попытки приобщить их к своей религии провалились. Что касается полного запрета вина, то есть так много аналогий в древности и в Новом времени (рехавиты, назореи), что нет необходимости считать, как это часто делают, будто здесь налицо противопоставление мусульман христианским священникам, которые должны пить вино, совершая таинство причащения. В Индии все разделения имеют либо практическо-этический (в соответствии с экземплярными пророчествами), либо ритуальный (из‑за внутренней близости к мистагогам) характер. Пресловутые десять пунктов, приведшие к расколу в буддизме на соборе в Вайшали151, содержат преимущественно правила монашеского устава, часто самые незначительные, необходимые только для того, чтобы подчеркнуть обоснованность существования отдельной организации — махаяны. В странах Азии догматы почти не служат признаками различия религий. Правда, Будда проповедовал четыре благородные истины в качестве основы своего практического учения о восьмиступенном пути, который ведет к освобождению от страданий, но целью в данном случае является, скорее, постижение этих истин ради их практического применения на пути к спасению, и их нельзя считать догматом в том понимании, которое свойственно западным религиям. То же относится к большинству древних индийских пророчеств. И если в христианской общине одним из основных связующих догматов характерным образом было сотворение Богом мира из ничего, т. е. утверждение надмирной сущности Бога в противоположность интеллектуальной спекуляции гностиков, то в Индии космологические и прочие метафизические спекуляции — дело философских школ, которым в их отношении к ортодоксальному учению предоставляется если не безграничная, то достаточно полная свобода воззрений. В Китае конфуцианская этика уже потому отвергала метафизические догматы, что
149
150