Наконец, когда самолет вышел на нисходящую траекторию и диспетчерская Гандера повела их, Боуман включил связь:
– Гандер, это тройка-девятка-семерка-браво на четыре тысячи пять сотен, запрашиваю информацию на посадку.
Послышался треск помех.
– Девятка-семерка-браво, четыре-четыре-пять-два, ваша полоса три. Точка установления связи с диспетчерской службой девять.
– Посадочная полоса три, девятка-семерка-браво, – сказал Боуман и повесил микрофон.
В тот же миг Проктор схватил микрофон и, отойдя настолько, чтобы пристегнутые пилоты не смогли дотянуться до него, нажал кнопку передачи.
– Диспетчерская Гандера, – быстро проговорил он. – «Лирджет сорок пять», повторяю, «Лирджет сорок пять», бортовой номер LN303P, прямо сейчас приземляется на третью полосу. Задержите самолет на рулежной дорожке.
Несколько секунд рация молчала, потом ответила:
– Диспетчерская Гандера. Повторите.
– Задержите «лирджет», бортовой номер LN303P, – сказал Проктор. – Не позволяйте пассажирам выйти. На борту заложник.
Боуман и Крисп поспешно расстегивали ремни.
– Кто говорит? – спросил диспетчер. – Это не полицейская частота.
– Я повторяю: на борту заложник. Сообщите властям.
– Любая просьба такого рода должна делаться по полицейскому каналу. Вы поняли, тройка-девятка-семерка-браво?
Боуман шагнул к Проктору с мрачным выражением на лице. Он без слов протянул руку к микрофону.
Проктор хотел сказать еще что-то, но, уже начав говорить, понял, что его попытка не удалась. Он уперся в стену канадской бюрократии, чего и следовало ожидать.
– Отдайте мне радио, – велел Боуман.
В этот момент радио снова затрещало:
– Тройка-девятка-семерка-браво, вы меня поняли?
– Вы только добьетесь того, что самолет будет захвачен, – сказал Боуман. – И не тот, который вы преследуете. И нам придется нести ответственность.
Проктор помедлил. Стрельнул глазами в сторону своей сумки, висящей на спинке одного из пассажирских сидений.
– И что вы собираетесь сделать? Застрелите нас? – спросил Боуман. – Это кончится только тем, что самолет разобьется. Отдайте мне радио.
Проктор без слов протянул ему микрофон.
Боуман быстро поднес его к губам:
– Говорит тройка-девятка-семерка-браво. Игнорируйте последнее. Пассажир проник в кабину.
Голос из диспетчерской Гандера ответил:
– Вас понял. Помощь при посадке понадобится?
– Ответ отрицательный. Пассажир немного навеселе. Мы его выставили из кабины и заперлись.
Вешая микрофон, Боуман не сводил глаз с Проктора, потом вернулся на свое сиденье.
– Это говорили ваши сорок тысяч, приятель, – сказал он. – Иначе мы бы сдали вас полиции за такой трюк.
Проктор ответил ему таким же пристальным взглядом и вернулся на свое место. Он сделал все, что мог, и его последнее действие было ошибкой. Его рассуждения оказались неверны. Он не был ни полицейским, ни федеральным агентом. Он не мог принудить власти к действию, в особенности власти чужой страны, глупо было даже пытаться. Ему придется самому иметь дело с Диогеном, когда он вернется на твердую землю.
И это было в его силах. Он уже и так далеко зашел. Гандер был самым крупным восточным портом Северо-Американского континента, он разве что не раскачивался на волнах Атлантики. Теперь вопрос состоял вот в чем: является ли Ньюфаундленд конечной точкой на пути Диогена? Или всего лишь промежуточной остановкой? Много аргументов имелось в пользу первой версии. Место было самое что ни на есть подходящее: у черта на рогах, бескрайний пустой ландшафт – идеальный уголок, чтобы залечь здесь на дно. Ограниченная дальность полета «лира» делала путешествие через Атлантику крайне опасным, на пределе возможности.
После посадки Проктор займется тем, что умеет лучше всего: начнет охоту на клиента. На это, вероятно, уйдет какое-то время. Но теперь Диогену негде будет скрыться, не будет у него и времени организовать что-то новое. Проктор не даст ему продыха. К тому же на руках у его противника опасный, не желающий подчиняться заложник. Нет, поиски не продлятся долго; вопрос только в том, каким будет их исход.