В другой серии («Настоящая я», 4.2.) Шарлот признается своим подругам, что ее новый гинеколог прописал ей антидепрессанты, причем удивительным образом депрессией страдает не она, а ее вагина. Несмотря на то, что Шарлот согласилась, чтобы изображение ее вагины было выставлено в ее галерее на Манхэттене, она испытывает отвращение к женским гениталиям, и ей приходится столкнуться с ними лицом клину. Саманта советует ей изучить ее, то есть себя, «тщательно и желательно немедленно». Она решается взглянуть на себя краешком глаза и обнаруживает, что на самом деле вагина выглядит не так гротескно, как она опасалась. Если в основе «Секса в большом городе» лежит одержимость чистотой и совершенством тела, то юмор снимает с него саван молчания и нарушает табу, выставляя это тело напоказ.
Другой пример — Саманта, у которой внезапно прекратилась менструация («Время Бига», 3.8.). Она впадает в панику, опасаясь приближения менопаузы. Ее страх обостряется тем, что она обнаруживает в почтовом ящике рекламные буклеты, адресованные женщинам, у которых она уже началась. Самана впадает в депрессию из-за этой ситуации. Стараясь справиться с собственным отчаянием, она соглашается пойти на свидание со стареющим мужчиной. Ей надоедает его бессмысленная болтовня о машинах и наносная крутизна, и она решает заняться с ним сексом, чтобы заставить его замолчать. Ее механические движения прерываются его замечанием: «Крошка, либо ты девственница, либо Фло только что приехала в город». Для Саманты ситуация, которая смутила бы любую другую женщину, оборачивается настоящим праздником. Если женщины обычно стесняются менструации, то Саманта открыто упивается ее приходом. «В моем жарком будущем, будущем женщины до менопаузы, будет еще масса красавчиков-жеребцов», — восторженно комментирует она. Менструация показана как знак женской витальности и символ сексуальных наслаждений. Одно табу заменяется на другое, и именно с помощью юмора происходит трансформация. Она не сгорает от стыда из-за того, что испачкала кровью едва знакомого человека. Однако ее очевидное чувство облегчения проливает свет на еще более серьезное табу, связанное с менопаузой и женским старением.
Будет вполне справедливо отметить, что сказочные истории о невинных героинях заканчиваются браком и семьей. Однако матери героинь в этих историях никогда не фигурируют. Патриархальные сказки навсегда смещают фигуру матери, оставляя сказочную принцессу одиноко блуждать в лабиринте патриархальных текстов. Заметим, что героини «Секса в большом городе» находятся в том же положении: мать Миранды упоминается только после ее смерти, Шарлот приходится соревноваться со своей свекровью Банни МакДугалл за привязанность собственного мужа Трэя МакДугалла. О матерях Саманты и Кэрри также почти ничего не известно. Как и мужчины в сказках, герои «Секса в большом городе» близки со своими матерями, в то время как героини практически сироты. Что заставляет нас задаться вопросом, насколько материнство является еще одним табу.
Патриархальная система взглядов превращает мать в идола, в Мадонну, и ее тело не должно носить признаков сексуальности. Достаточно вспомнить фотографию Ланн Берлин (Дана Уиллер-Николсон) а lа Деми Мур, наслаждающейся чистой ванной в загородном доме в Коннектикуте («Радость материнства», 1.10.). На ее изображении пол искусно прикрыт, а внимание акцентируется на непомерно раздутом животе — современной аллегории идеального материнства. Увидев эту фотографию, Кэрри задается вопросом: «Что же хранится у мамочек внутри?». Почти все женщины, присутствующие на вечеринке Лани, уже столкнулись с радостями материнства, а комментарии vox-pop подтверждают, что внутреннее самоощущение каждой, даже самой удовлетворенной мамаши словно находится в спячке и в расстройстве. Миранда приравнивает этих женщин к служительницам культа и предупреждает подруг, что эти женщины обязательно попытаются обратить героинь в свою веру, «беседуя с каждой по отдельности и сжирая их одну за другой». Депрессивные ощущения от того, что материнство делает с женщиной, нарастают, когда Лани в жуткой шляпке из подарочных оберток и ленточек сообщает Шарлот: «Тебе нужно стать серьезнее и осесть, жизнь — не новелла Жаклин Сюзанн, в которой четыре подружки ищут радости и любви в большом городе». По иронии судьбы фантазия, вдохновляющая героинь на романтические истории, используется против них, одиноких женщин, как рычаг угнетения. Сидя на ступеньках на крыльце дома, Миранда оплакивает женскую долю: «Я хочу сказать, что женщина выстраивает дом своей мечты, и вот появляются эти щенята и начинают его сжирать». В этот момент ход сюжета заставляет каждую женщину примерить на себя роль матери и представить себя в неведомых ей обстоятельствах. Если они живут по правилам патриархальных сказок, где же тогда обещанный конец про «жили долго и счастливо»?