Передо мной внезапно возникает лицо Раника, и я от неожиданности отскакиваю.
— Воу, не хотел тебя пугать, — поднимает он руки. — Просто ты притихла, вот и все.
— Ну прости, что я притихла в момент, когда мой мир рушится, — язвлю в ответ.
— Неужели все так плохо? — Раник внимательно изучает мое лицо. — Если одно прикосновение этого недоноска разрушило твой мир, очевидно, он был отстойным.
От вспыхнувшей ярости у меня аж волосы на затылке встают дыбом.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь.
— А мне кажется, понимаю! — весело улыбается он. — Ты ведь Элис Уэллс, верно? Средний балл четыре и две десятые или сколько там, все профессора хотят, чтобы ты изучала их предмет. Ты из Пенсильвании, но выбрала Университет Маунтфорд и свалила в Вашингтон, хотя могла поступить в любой универ Лиги плюща. И вот загадка: ты большая рыба, которая любит маленькие водоемы? Или ты просто испугалась, что недостаточно умна для Лиги?
Я пропускаю вопрос мимо ушей и отворачиваюсь. Мои мотивы — сугубо личное дело, он даже не представляет, насколько там все плохо. Никому нельзя знать, особенно ему.
Раник бежит за мной.
— Эй, стой, куда ты так торопишься?
— Ответа ты от меня не дождешься. Следовательно, разговор окончен.
— Ого! Значит, слухи правдивы. Ты и правда разговариваешь как робот.
«Робот». Слово звенит у меня в голове, будто сыгранная мимо нот мелодия на расстроенном пианино, и она возвращает воспоминания о старшей школе — ясные и четкие.
«Ты скучная, будто робот».
«Конечно, девочка-робот».
«Ты вообще что-нибудь чувствуешь в своем железном сердце робота?»
«Даже не пытайся с ней заговорить, она похожа на странного робота».
Боль уходит, как и все остальное. Я расправляю плечи, гордо поднимаю голову и смотрю Ранику прямо в глаза.
— Спасибо за помощь с Мэтерсом, но больше я в тебе не нуждаюсь.
— Ауч, а ты ледышка.
— Ты не первый, кто мне это говорит. Или называет меня роботом.
Раника мой ответ удивляет.
— О, тебя это задело? Разве ты не такая?
— Знаешь, людям не нравится, когда их сравнивают с бездушной машиной.
— Я не имел в виду тебя саму, просто, ну понимаешь, ты говоришь как робот. Я не хотел называть тебя роботом, принцесса, ты что…
Больше я не поизношу ни слова. Хватит с него и этого. Выхожу из здания на яркое солнце, но за леденящей яростью, покрытой налетом шока от поступка Мэтерса, я совсем не чувствую его тепла. Ноги на автомате несут меня к библиотеке. Запах старых книг, как успокаивающий бальзам, всегда снимает жгучий стыд и смущение. Я пытаюсь разобраться в своих заметках по истории Европы, но даже простое чтение материала напоминает о приставаниях Мэтерса. Учить что-либо другое тоже не выходит — никак не сосредоточиться, в голове полный сумбур.
В кармане вдруг вибрирует телефон, и несколько усердных старшекурсников недовольно косятся на меня. Я быстро выбегаю из зала и отвечаю.
— Привет, мам.
— Здравствуй, Элис, — звучит искаженный динамиком голос мамы. — Как твои дела?
— У меня… все отлично, — начинаю рассказывать я. — Еда здесь отменная. В центре кампуса есть замечательное вегетарианское кафе, а в спортзале куча разных…
— А как учеба?
— Я держу планку, — быстро отвечаю ей.
— Берешь у профессоров дополнительные задания, как я говорила?
— Да. Правда, много они не дают, но…
— Тогда проси лучше. Нельзя упускать этот шанс, Элис. Университет — твоя единственная возможность на хороший старт в жизни, к тому же весьма дорогая. Выжимай из него все, пока можешь.
— Верно. Я… надавлю на них сильнее.
Секунду она молчит. Редкий случай. Мама не выносит пустую тишину. Во мне все горит от желания рассказать ей о том, что случилось с Мэтерсом.
— Мам, — решаюсь я, — один профессор только что…
— Мне пора, Элис, — обрывает она меня. — Я на конференции.
— О, ладно. Удачи.
— Удача здесь ни при чем. Я работала на износ, чтобы получить эту должность, и вот теперь провожу конференции. И все это — результат моих стараний в университете. Ты должна стремиться к тому же.
— К-конечно, — бормочу я.
Мама отключается, и в трубке раздаются короткие гудки. Короткий вышел разговор, впрочем, как и всегда. Будучи одним из ведущих нейрохимиков в стране, она много времени отдает конференциям и лабораторной работе, и на глупую болтовню и дочь остается совсем немного. Когда я выбрала Университет Маунтфорд вместо Принстона, ее альма-матер, наши разговоры стали еще немногословней.