— К-конечно, — бормочу я.
Мама отключается, и в трубке раздаются короткие гудки. Короткий вышел разговор, впрочем, как и всегда. Будучи одним из ведущих нейрохимиков в стране, она много времени отдает конференциям и лабораторной работе, и на глупую болтовню и дочь остается совсем немного. Когда я выбрала Университет Маунтфорд вместо Принстона, ее альма-матер, наши разговоры стали еще немногословней.
Но именно поэтому я и выбрала другой универ. Репутация мамы следовала за мной по всему Западному побережью. А здесь ни один профессор не сравнивает меня с ней. И она находится почти в пяти тысячах миль отсюда, поэтому не может неожиданно ко мне нагрянуть. В Маунтфорде я свободна. По крайней мере, свободнее, чем была бы в Принстоне.
Я возвращаюсь обратно к столу, который обычно занимаю в библиотеке. Пытаюсь снова заниматься, но учебники перед глазами кажутся просто мертвой бумагой, а не живыми словами и фактами. Ничего не усваивается.
Пробегаюсь взглядом по секции с художественной литературой, но тут же мотаю головой. Незаурядные романы я не читала со средней школы, когда учеба внезапно стала очень важна для моего будущего. И все же каким-то образом я оказываюсь в заветной секции и скольжу пальцами по знакомой фантастике, которую так любила: по книгам о драконах, космических кораблях, принцессах-воительницах. И буквально слышу в голове пренебрежительный голос матери: «От них у тебя атрофируется мозг, Элис. Вот, держи «Войну и мир», эта книга куда полезнее, в ней более реалистичные персонажи».
Это отбивает у меня всякое желание взять слащавый роман. Глаза щиплет от слез — не думала, что вообще на них способна. Каждое слово Мэтерса намертво отпечаталось у меня в голове. Почему я рыдаю из-за какого-то прикосновения? Он просто старый придурок, но еще и профессор, которому я доверяла. Я доверяла университету, академической среде и образованию, ведь тут все было ясно и просто, никаких ненужных человеческих эмоций и ошибок. Но дело не только в этом. Я плачу, потому что испугалась. Страшно представить, что могло бы произойти, не войди вовремя Раник.
— Элис?
Я поднимаю голову, спешно вытирая слезы рукавом свитера. Элис Уэллс не плачет. Рядом стоит симпатичный второкурсник и смотрит на меня своими добрыми, как у щенка, сияющими голубыми глазами. Его прямые золотистые волосы слегка ниспадают на лоб. Лицо открытое, ангельское, такое милое и дружелюбное. Он высокий, ростом с Раника, плечи широкие. Это Тео Моррисон, диджей местного радио и самый выдающийся студент в своем потоке.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
Сквозь грусть румянец окрашивает мои щеки.
— Да. Я в порядке. Спасибо, что спросил.
Он ухмыляется.
— Просто хотел убедиться. Обычно я вижу тебя улыбающейся, а не плачущей.
Я хихикаю, но даже для моих ушей смех звучит неубедительно.
— Это был… интересный день.
— Тео! — громко шепчет девушка в нескольких рядах от нас. Сногсшибательная красотка с заразительной улыбкой. Ее черные волосы с фиолетовой прядкой, заправленной за ухо, сияют, как вороново крыло, а глаза темнее ночи. — Иди сюда, я нашла!
Тео улыбается ей, затем снова смотрит на меня.
— Извини, долг зовет. Мы готовим доклад. Но ты приходи на радио, когда захочешь, поболтаем. Не расстраивайся, ладно?
— Спасибо, — неуверенно произношу ему вслед и слышу, как его голос сливается с чириканьем девушки, их смех такой мягкий и тихий.
Кем бы ни была эта студентка, она не первая, кто пытается соблазнить Тео. Множество девушек с хорошим вкусом быстренько обратили на него внимание. Включая меня. Он всех отвергал, и я избежала этой участи лишь потому, что мне не хватило смелости пригласить его погулять. Я почти ничего не знаю о свиданиях, не говоря уже о том, как на них приглашать. Мы были отличными партнерами на занятиях по биохимии, но со мной он никогда так не смеялся, как с этой брюнеткой.
Следующие несколько дней я за ней наблюдаю. Ее зовут Грейс. Она первокурсница, как и я, живет этажом выше в общежитии Святого Георгия. На ее двери весит табличка с надписью: «Комната Грейс и Бренды. Грубиянам не входить». Одежду предпочитает яркую: радужные носки, милые толстовки с мультяшными персонажами, рваные джинсы. И она обожает лис. У нее есть кулон с лисой, и она рисует их на руках красной ручкой, к тому же довольно хорошо. Она смеется с большой компанией друзей и улыбается незнакомцам, а на переменах отдыхает на газоне, чтобы ощущать кожей траву. Она — моя полная противоположность, и Тео тянется к ней, как к солнцу, ищет ее за обедом, в библиотеке предпочитает ее компанию моей. Меня душит ревность, но суровая логика ее усмиряет: с чего бы ему выбирать такую, как я, вместо веселой, непринужденной, красивой девушки? Мне нечего предложить, кроме холодных замечаний, скучных разговоров и фактов об окружности спутника Юпитера. Я не отдыхаю на газоне. Не смеюсь с кучей друзей, которые находят меня дико забавной. Меня никто не считает забавной. Да даже сносной. Разве что Шарлотта.