В камине стояло около дюжины белых свечей. На каминной полке — скульптура вытянутой металлической женщины и тёмная, глубоко вырезанная деревянная шкатулка.
— Есть какие-нибудь повреждения? — спросила Айона, садясь на двухместный диван. — Мне нужно разбудить брата. Он и его семья живут в другой половине этого дома.
— Повреждений нет. Тело нашли в дверях галереи.
— Тело? Человека? Мертвого человека! — Цвет менялся на её щеках, а глаза округлились от шока. — Кто-то умер, пытаясь проникнуть внутрь?
— Нет. Следов взлома нет. Кто-то положил тело там сегодня рано утром.
— О Боже, это ужасно. — Она сжала горло, словно пытаясь выговорить слова. — Это кто-то, кого я знаю?
Ева показала фотографию Рена.
— Нет. Мне не должно быть спокойно, но я рада. Я его не знаю. Что случилось? О, Михаил, спасибо. Кто-то умер у галереи.
— Мне очень жаль. Могу я сесть рядом? — спросил Михаил.
— Конечно, — ответила Ева.
Он взял свободную руку Айоны.
— Мисс Бичэм, вы знаете эту картину?
Ева показала «Голубого мальчика».
— Конечно. Гейнсборо. Я выросла на искусстве, иногда буквально. Моя прабабушка основала фонд, который поддерживает галерею. Мой дед и отец — художники. И моя сестра тоже. Сейчас она живёт в Италии. Я не понимаю...
— Вчера, — пробормотал Михаил, — убили женщину и выставили, как Девушку с жемчужной серёжкой Вермеера.
— Я забыла об этом. Мне нужен кофе. Мой разум... Это похоже?
— Мы так думаем. Вы знаете Уиттьеров?
— Лично нет. Моя прабабушка знала всех в нью-йоркском арт-мире. И за его пределами. Возможно, мой отец тоже. Я разбираюсь в искусстве, ценю его, но прабабушка попросила меня управлять галереей, потому что, хотя я не унаследовала талант отца, я унаследовала деловые качества от матери.
— Это не искусство. Извините, — быстро сказал Михаил. — Не мне судить.
— Почему это не искусство?
Он повернулся к Еве.
— Это? Помимо жестокости убийства? Дешёвый трюк, подделка и оправдание причинять боль другим. Тот, кто это делает, использует гениальность других, их талант, историю и искажает их искусство.
Он пожал плечами. — Мне это очень неприятно.
— Михаил — художник.
— Не Гейнсборо и не Вермеер, а Барвинов. Я сам. Этот человек, этот убийца — он не художник. Он самозванец.
— Потому что он копирует, чтобы убивать. Или, — задумалась Ева, — убивает, потому что умеет только копировать?
— В любом случае, он фальшивка. Вот как я это вижу. И, пожалуй, мне лучше помолчать.
— Давайте проясним: вы двое были вместе прошлой ночью?
— Мы ужинали, — сказала Айона. — Примерно в восемь? Потом клуб. Потом...
На её прекрасном лице появился лёгкий румянец, но Ева не увидела в этом смущение, скорее — приятные воспоминания.
— Потом сюда. Думаю, мы вернулись около часа ночи?
Михаил просто улыбнулся ей. — Я не смотрел на часы. Всё уже закончилось. — Потом посмотрел на Еву. — У Айоны есть охрана. Вы можете проверить: с тех пор, как мы пришли, мы не выходили.
— Если сможете, это многое прояснит.
— Конечно. — Айона встала. — Покажу вам.
— Пибоди.
— Благодарим, мисс Бичэм. — Пибоди встала. — Восхищаюсь вашей коллекцией.
— У вас интересный взгляд на убийцу.
Михаил снова пожал плечами. — Так мне кажется. Меня злит, что галерея Айоны использована. Но что я могу знать?
— Вы художник. У вас есть своя точка зрения. Он должен считать себя художником, и, видимо, так оно и есть.
— Считать себя художником — это не то же самое, что быть им. Художник, успешный или борющийся, должен прежде всего владеть своим искусством. Здесь.
Он постучал кулаком по своей голой мускулистой груди.
— Независимо от того, увлечение ли это, профессия, творите ли вы ради жизни или живёте ради творчества, то, что вы создаёте, должно принадлежать вам. Иначе вы ничто. Нужно владеть этим, иначе вы ничего не создадите.
Он наклонился вперёд. — Два человека смотрят на произведение. Один думает: «Я не понимаю» или «Это дерьмо». Другой видит что-то, что поднимает его дух, вдохновляет или просто говорит с ним. Оба мнения верны, и художник принимает их обе.
— Как вы себя чувствуете, когда кто-то смотрит на вашу работу и думает, что это дерьмо?
— Боль, злость, печаль. Потом я использую всё это в следующей работе. Ты не можешь творить ради этих двух разных людей, только ради себя. Ты должен владеть своим искусством.