— Отлично.
Ева рассказала Пибоди про Айону.
— Он оставил достаточно впечатлений, чтобы Айона запомнила, что он особо не запомнился.
Ева откинулась назад и кивнула.
— Именно. Со временем она, возможно, вспомнит что-то еще. Но сейчас она уверена, что сказала ему, что в работах ему не хватает света и жизни.
— Ты думаешь, он решил добавить жизни с помощью смерти?
— Думаю, да.
Чем больше она об этом думала, тем яснее это становилось и громче звучало у нее в голове.
— Если хочешь наказать галереи за то, что не признали твой гений, идешь на галереи или на людей в них, которые тебя отвергли. Но не это. Он использует смерть, чтобы дать жизнь своим работам. И больше никогда не будет портрета этого человека — только его.
— Но это же копии других.
— Что никто из менеджеров, которые хоть что-то помнят о нем, не говорил. Ни один не сказал, что он копировал классические портреты. Это для него новое. Новый — как это называется, когда художник... не эпоха.
— Период. Думаю, это его период смерти.
— И он покажет всем, какой он гениальный и талантливый. Я тут допишу отчет, потом уделю этому бумажному делу еще час. По дороге домой зайду в пару галерей. Ты продолжай работать с пигментами и тканями.
— И еще одно «ура».
***
Ева сочла за приятный бонус, что час работы с бумагами не заставил её глаза буквально кровоточить. Она проверила время, посчитала, сколько осталось.
Подняв глаза к потолку — без кровотечения — взяла ещё чашку кофе. Если посвятить этому ещё полчаса, она сможет закончить. Сделать это, покончить, закрыть дело.
Она сосредоточилась, заблокировала всё вокруг, взяла себя в руки и принялась за последний жалкий, липкий кусок работы.
Закончив за двадцать минут, приложила пальцы к глазам. Крови не было.
Она вышла победительницей. И заслуживала награду. Забудь про трофеи, медали, денежные призы.
Ей хотелось конфет.
Встала, подошла к двери офиса, прислушалась. Да, в рабочей зоне ещё был шум. Осторожно закрыла дверь.
Повернула кресло, села на пол. Осторожно отвинтила ножом основание на колёсиках и подняла его.
Вместо гигантского шоколадного батончика на неё смотрела огромная наклейка с улыбающимся смайликом — жёлтый смайл с блестящими глазками.
«Чёрт побери!»
Потому что наклейка была объемной, она нажала на неё пальцем.
Глазки забегали, и смайлик запел: «Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!»
«Это не смешно».
Может, чуть-чуть смешно, признала она. Но теперь злобный Воришка Конфет издевался над ней. Воровство её запасов конфет было уже недостаточно?
Она посидела, строя планы мести. Намазать следующий батончик жидким слабительным — мысль доставляла удовольствие.
Но как лейтенанту ей было нельзя, чтобы кто-то из её команды вдруг начал бы «трескаться» по дороге к правосудию.
И всё же, глядя на смайлик, она всерьёз взвешивала долг служить и защищать против мести.
Она подумает.
Поставила основание на место, вернула кресло. Чтобы утешить себя, посмотрела на чистый стол и сказала себе: хорошая работа не требует награды.
Вернувшись в рабочую зону, увидела, что Пибоди всё ещё сидит за своим столом.
— Я просто жду Макнаба. Они закрыли то крупное дело по киберпреступности, он воодушевлён. Собираемся с Каллендар и ещё несколькими ребятами за пивом. У меня, кажется, есть зацепка по тканям, но там уже вечер, Европа...
— Понятно. У меня колесики кресла расшатались.
— О, хочешь, я вызову службу обслуживания? — с невинным или хитрым лицом, сложно было понять.
— Нет, я сама починила. Ха-ха-ха.
Пибоди нахмурилась:
— Всё в порядке, Даллас?
— В полном порядке. Как конфеты. И я ухожу.
В нескольких смыслах, подумала она, направляясь к лифтам. Напомнив про «правила брака», она написала Рорку, что сделает несколько остановок по дороге домой.
Может, стоит проверить места, где она прячет конфеты. Попробовать маркировать их как «брокколи» в офисном холодильнике. Нет, подумала, наоборот — положить под что-то вкусное.
Никто никогда не воровал из её холодильника, когда её там не было. Потому что, как она понимала в своём странном полицейском мире, это было бы просто неправильно.
Тако, подумала. Тако — вкусно. Подумаю над этим.
Спускаясь по последнему этажу, получила от Рорка ответ: