— Что же нам теперь делать? — нарушил тишину вечно угрюмый Джамаль с раскроенной шрамом щекой.
— Я теперь вам не командир. Пусть каждый поступает по совести.
— А как — по совести? — глухо спросил Джамаль.
Хасан на мгновение задумался, тронул рукой бороду.
— Мусульманин тот, от языка и рук которого спокойны мусульмане. Это написано в Коране. А теперь подумай, было ли спокойно от дела рук твоих народу?
— Я боролся за веру, — ответил Джамаль, — так же как и ты. Разве ты забыл это?
— Это говорил бешеный пес Джелайни. А я и ты покорно слушали и верили ему. Неужели вы все ослепли?
Голос Хасана уже срывался на крик, по его коричневому лицу плясали отблески пламени, отчего оно казалось еще страшнее.
— Пора возвращаться по домам. Пес — где насытился, человек — где родился. Хватит воевать, хватит лить кровь. Хватит слушать сладкие речи таких шакалов, как Джелайни. Он говорил, что сражается за веру, а сам думал о деньгах…
Он замолчал, потом снова заговорил:
— Мы — мусульмане. Мы сверяем свою совесть и чистоту наших помыслов с Кораном. Что говорит священное писание о тех, кто лжет в лицо? — И он протяжно, чуть нараспев, прочел аят из Корана — «И не препирайся за тех, которые обманывают друг друга. Поистине аллах не любит тех, кто изменники».
Хасан снова замолчал, опустив голову на колени. Толстые, словно на голенище, морщины на Затылке разгладились. Конец чалмы висел над самым пламенем, грозя вот-вот вспыхнуть.
— А правда, что правительство обещало помиловать тех, кто добровольно сдастся? — раздался вдруг юношеский голос.
Хасан поднял голову и увидел, что глаза у Салиха, как маленькие горящие угольки.
За бортом замелькали отчетливо, как это бывает на малой высоте, квадратные и прямоугольные поля; они серо-коричневые, потому что зима, а весной станут изумрудными, салатовыми, всех оттенков зеленого цвета. Солдаты сидели напряженно-бледные, чуть подавшись вперед. Бушлаты скинули, чтобы действовать налегке. Все одинаково плотные и широкоплечие из-за бронежилетов — современных кирас; на головах каски, автоматы между ног.
— Вот он! — крикнул Читаев Курилкину, показывая вниз, на кишлак, зажатый почти вертикальными стенами гор. Мелькнула река, бегущая неслышно по камням, и различим уже дом на окраине. Вертолет рвал лопастями небо, отбрасывая гигантские тени, опускался все стремительней, и так же стремительно аккуратный прямоугольничек — спичечная коробка — превращался в глинобитный дом. Вокруг по периметру — дувал, одна сторона дома выходит наружу.
Вертолет ткнулся в землю, все повалились набок, но тут же единым рывком вскочили, потому что борт-техник уже рванул настежь дверь. Первым спрыгнул Читаев, за ним — Курилкин, потом — Мдиванов, Бражниченко… Но тут же из окон загремели очереди. Читаев с группой захвата плюхнулся в пыль. За спиной затрещали очереди: это открыла огонь группа прикрытия Хижняка. Еще несколько человек проскользнули за дом, чтобы проникнуть во двор с тыла.
— Смотри, душманы!
Кричал Камалетдинов. Из разрушенного окна прыгали люди в афганской одежде, падали, катились по косогору вниз, снова вскакивали, размахивая руками и раздирая рты в отчаянном крике.
— Не стрелять! — крикнул Читаев.
Он в мгновение увидел все: нелепую изорванную одежду, человека, бегущего впереди с окровавленной рукой. Он узнал его, это был Сапрыкин — старший среди наших специалистов. Они бежали изо всех сил, уже было потерявшие надежду и теперь почти спасенные, бежали к родным красным звездам на закопченных боках вертолетов.
— Дрейш! Мекушам![10]— заорали из окна гортанно.
— Не стреляйте, не стреляйте! Там наши, — шатаясь и задыхаясь, с трудом выговорил Сапрыкин. Сказал — и тут же упал без сил.
Хижняк залег в сухом арыке позади группы захвата. Когда из окон начали выскакивать люди, он тоже скомандовал прекратить стрельбу, потому что те были безоружными. Он еще не успел узнать их, как внимание его переключилось на совсем иное. Из-за дувала появился мальчишка лет шести или семи. Хижняк не сразу и понял, откуда он взялся. Мальчик деловито тащил за веревку тощую рыжую корову, та упиралась, мотала рогатой голо-вой. Он что-то кричал сердитой скороговоркой, но корова, переваливаясь, упрямо перла вперед. Юный погонщик бежал за ней вприпрыжку и беспрестанно поправлял свою сползающую на уши тюбетейку.
— С ума сошел, — прошептал Хижняк. — Откуда ты взялся?.. Назад!