Интересно, что уже тогда было известно отношение Ленина к моему любимому писателю – Джеку Лондону. Читал я, что Крупская вспоминала, как восхищался Ильич рассказом «Любовь к жизни», где человек пытается ВЫЖИТЬ, НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО. И как, ровно наоборот, смеялся великий вождь над тем, как в другом рассказе Лондона капитан жертвует своей жизнью, чтобы выполнить данное кому-то слово. «Засмеялся Ильич и махнул рукой…» – вспоминала Крупская. То есть – подумаешь, дал слово капиталисту…
Так что пудрили нам мозги – будь здоров! Порой не меньше ничуть, чем теперь…
«Ну, и что, собственно, такого? – думал я тогда, уже несколько мгновений спустя после «кастрации». – Обыкновенная детская игра, ничего страшного. Правильно сказал Сева: чего там. Действительно: что случилось? Толян, конечно, подонок, гад, а вернее – дурак. Социально близкий – не ведает, что творит. Сашка? Сашка – предатель, это уж точно. Но ведь и он не понимает, бедолага, это же видно. С ним потом разберемся. Да и какое это предательство, собственно – подумаешь…»
Слыхали мы уже тогда, будто немецкие фашисты евреев «кастрировали». Но ведь то – по-настоящему. А у нас – игра, только и всего. Какое еще «достоинство»? Посмотрели, потрогали… Не оторвали ведь, даже не дергали.
И через полчаса мы уже, как ни в чем не бывало, ехали вместе куда-то.
И ведь вовсе не потеряли тогда ребята уважения ко мне. Скорее, наоборот. Во-первых, у меня, конечно же росли. А во-вторых, думаю, благодарны были они мне за то, что я их в их искреннем непонимании понял. И простил.
36
Но это не все, разумеется. Вот еще, вот, например. Сенатов! Такая, кажется, фамилия была у паренька, который учился в одном классе со мной – задолго до «кастрации» это было, классе в четвертом. Не многое помнил я из того времени, но точно то, что семья у Сенатова была, что называется «неблагополучная крайне»: отец погиб на войне, отчим сидел, мать, кажется, только что вернулась из заключения и пила по-черному, старший брат тоже сидел, а младший и был тот самый Сенатов.
В чем только он ни был замешан! Но помнится теперь, что было некое развлечение у «шпаны», к которой как раз и принадлежал Сенатов: брали большую гильзу от патрона, загоняли туда капсюль, а потом, наставив донышко гильзы с капсюлем на «противника», били по капсюлю изнутри специально встроенным бойком на резинке. Капсюль взрывался и пулей вылетал из гнезда туда, куда его направлял хозяин гильзы. А направлял его Сенатов – он был у них главный стрелок, – как правило, в лицо «противнику». Кто-то уже попал из-за него в больницу, но почему-то Сенатов гулял на свободе – потому, может быть, что тюрьмы в те времена были весьма переполнены и не только такими, как он, «социально близкими», но и «врагами народа». Не справлялись, видимо, с большой нагрузкой суды, да и доказать не все всегда просто. Из школы, правда, Сенатова скоро исключили, но он со своими дружками наводил ужас на окрестные дворы. Довелось однажды столкнуться с Сенатовым и мне.
Смутно помню подробности, в памяти осталась лишь суть. А суть в том, что однажды на моих глазах компания Сенатова напала на младшеклассника, который ничего плохого никому не сделал, а просто Сенатову, очевидно, нужен был очередной «противник». И Сенатов выстрелил ему капсюлем в лицо. Младшеклассник, закрыв руками лицо, закричал, а я в порыве подошел к Сенатову и что-то этакое сказал ему. Надо сказать, что меня Сенатов никогда до того момента не трогал и, кажется, даже слегка уважал за то, во-первых, что матери у меня не было, а отец на фронте, а во-вторых за то, что я, хоть и отличником был, но не был зубрилой.