Может, все это и было любовью? Если же это было что-то другое, то что именно? Кто ответит на такой вопрос? Никто! Ясно — никто. Нельзя же об этом говорить вслух. Вообще, о любви не говорят: зачем? Она, как свет, живет в душе.
— Значит, не любишь?
— Что с тобой, Андрюха?
— Молчу, Тимур, молчу. — Андрей взволнованно перелистал блокнот, хотя в этом не было необходимости, посмотрел в окно, за которым маячили подъемные краны. Он, по-видимому, сожалел о том, что затеял разговор о Лите. — Ладно. Иди. Встретимся завтра.
— Ты обиделся?
— Нет... Пойми, она у меня одна!.. Всё-всё! Мы еще потолкуем с тобой. У нас еще будет время. Иди. Готовься к бою. Я верю: ты выиграешь его. Джаббаров правильно сделал, что поручил этот бой тебе.
32
Внешне Азимов казался спокойным, даже равнодушным, однако внутри у него все напряглось до предела. Казалось, тронь грубым словом — взорвется, не выдержит напряжения.
Ввели Золотова-Аганова.
— Садитесь, Виктор Александрович.
— Благодарю вас.
— Как вы себя чувствуете?
— Скверно.
— Почему?
— Устал.
— Устали?
— Устал, Тимур Назарович.
Золотов-Аганов тяжело вздохнул, медленно опустился на стул, стоявший у приставного столика, пригладил обеими руками волосы.
Азимов машинально потрогал усы... Что готовил ему этот поединок? Друзья верили в его успех. Собственно, он тоже верил в свой успех. Иначе и не согласился бы проводить этот допрос.
— Значит, устали, Виктор Александрович?
— Устал, Тимур Назарович, — повторил Золотов-Аганов. — Не для меня этот спектакль. Поймите: я уже немолод.
— Нам необходимо установить истину.
Золотов-Аганов махнул рукой:
— Задавайте вопросы.
Азимов выдвинул средний ящик письменного стола и начал рыться в бумагах, чтобы как-то унять волнение. Неужели Аганов не выдержал — решил сознаться? Может, ему стало известно о повторном обыске?
Золотов-Аганов сидел, откинув назад голову. Он заметно похудел и осунулся за эти дни. Заключение, хотя и предварительное, не приносило радости.
— Вы еще долго будете копаться в столе?
— Извините, — Азимов поднял голову, смущенно улыбнулся. — Искал одну фотокарточку. Наверное, забыл дома. Итак, признаете ли вы себя виновным?
— В чем?
Золотова-Аганова, по-видимому, занимал этот допрос. Во всяком случае, в его глазах было что-то похожее на любопытство. Это Азимов заметил сразу, как только перестал рыться в столе.
— Вы не знаете, в чем мы обвиняем вас?
— Представьте.
— В мошенничестве.
— В мошенничестве... Не тревожьтесь, Тимур Назарович, я уже говорил об этом с вашими товарищами. Поинтересуйтесь. Я полагаю, что они поделятся с вами моей информацией.
— Уже поделились, — сказал Азимов. — Вы все отрицали.
— В самом деле? — удивился Золотов-Аганов. — Простите великодушно. Память начала сдавать, очевидно, старею. В общем, давайте вопрос о виновности пока оставим открытым.
— Ну что ж, — Азимов настроился на тон Золотова-Аганова, хотя ему и нелегко было сделать это. — Вы знаете Соломина?
— Встречались.
— Где?
— Здесь.
— Он давал вам деньги?
— Мне?
— Да.
— Если можно, то отложите, пожалуйста, также и этот вопрос.
— Хорошо, — снова согласился Азимов. — Когда вы были у Данова и Петровского? Я надеюсь, вам известны эти фамилии?
— Вы говорите о тех приятных пожилых людях, которых я видел в кабинете у вашего симпатичного начальника? Или, может быть, вы имеете в виду других людей? Пожалуйста...
— Я понял вас, не утруждайте себя. Вы хотите, чтобы я тоже пока не спрашивал о них?
— Браво! Вы очень проницательны!
— Спасибо. На какой же вопрос вы ответите немедленно?
— Знаете что, Тимур Назарович, катитесь вы к чертовой бабушке со всеми своими вопросами!
Азимов наклонился над столом, долго молчал, даже не пытаясь скрыть своего удовлетворения. Нервозность Золотова-Аганова, как ни странно, произвела на него хорошее впечатление. Он понял, что главарь выдыхается и что допрос удается, поэтому с новой силой продолжил наступление.
— Какую роль в вашей компании играл Гринберг?
Золотов-Аганов отвернулся, по-видимому, не хотел отвечать вообще или устыдился своей минутной слабости.
Азимов повторил вопрос.