— Я слушаю вас.
— Не знаю... Только вы, пожалуйста, поймите меня правильно... Я долго думала об этом. Не сразу решилась прийти к вам... Я хочу работать у вас...
— У меня?
— Ну... в уголовном розыске.
— А-а-а!
Розыков с трудом сдержал улыбку. Он думал, что девушка пришла к нему, чтобы похлопотать о каком-нибудь знакомом, оказавшемся в беде. Даже внутренне где-то был готов к такому разговору и заранее знал, что ответит. Однако ему и в голову не приходила мысль, что девушка может обратиться с подобной просьбой. В уголовном розыске работали сильные люди, которые могли в любое время вступить в единоборство с преступниками и хулиганами. Собственно, ей еще нужно было учиться и учиться, да и подрасти не мешало бы.
Что это со мною? Может, старею? Не я ли еще недавно предлагал Джаббарову присмотреться к Соломиной и взять ее в уголовный розыск после окончания университета?
Розыков смущенно улыбнулся.
— Вы не беспокойтесь. Я не подведу вас.
Халима будто прочитала его мысли и сказала то, что нужно было сказать. Розыков снова посмотрел на нее, подумав, что она упряма и, пожалуй, добьется своего.
— Сколько вам лет?
— Семнадцать.
— Вы слишком молоды для нашей работы... Поймите меня тоже правильно, — поспешно проговорил Розыков, видя, как разом помрачнело лицо Халимы. — У нас вам будет тяжело. Вы же только что со школьной скамьи! Куда вы спешите?
— Как... это... куда?
Розыкову не нужно было задавать этот вопрос. На этот раз она не сумела сдержать себя.
— Не сердитесь, Халимахон.
— Я не сержусь, Якуб Розыкович, что вы! — воскликнула девушка. — Могу ли я сердиться на вас? Вы не сердитесь на меня. Ладно? Я все равно добьюсь своего. Не думайте, что я начиталась приключенческих книг. Меня потрясла гибель Наташи Бельской. Вы работали с ней, правда? Я хочу заменить ее. Неужели это плохо, Якуб Розыкович?
— Вы все-таки еще слишком молоды!
— Ну что вы говорите, — подалась вперед Халима. — Разве дело в возрасте? Гайдар командовал полком, когда ему было шестнадцать лет. Эйнштейн открыл теорию относительности, когда ему было двадцать два года. Македонский создал огромную империю, когда ему было тридцать лет... Боже мой, почему вы не хотите понять меня? Почему, Якуб Розыкович? Не обращайте внимания на мой возраст. Не обращайте, пожалуйста... Дело совсем в другом!
— Ну-ну!
Глаза Халимы заблестели от пока не пролитых слез. Розыков поднялся и отошел к окну, чтобы дать Халиме собраться с духом. По-видимому, она действительно не отступится, пока не добьется своего. Собственно, что он терял, принимая ее в уголовный розыск? В конце концов, с нею можно было расстаться, если она не оправдает надежд. В отделении Джаббарова сейчас как раз не было секретаря.
— Где вы живете?
— У матери Наташи Бельской, — сказала Халима.
— У Степаниды Александровны? Вы давно знаете ее?
— Вообще-то давно. Правда, познакомились только позавчера. Раньше знала заочно. Простите, она просила кланяться вам и вашей жене. Еще просила передать вот это. — Халима вытащила из сумки поллитровую стеклянную банку с вареньем, поставила на столик перед креслом, за которым сидел Розыков. — Возьмите.
— Спасибо, — сказал Розыков. — У нее всё в порядке?
— Да.
— Что вы делаете завтра?
— Ничего. Может, пойду в музей. Говорят, в нем есть полотна художников восемнадцатого века.
Розыкова чем-то насторожил ответ Халимы, и он спросил, глядя в ее открытые глаза:
— Разве вы еще не были в нем?
— Я недавно приехала в Ташкент.
— Даже так? Откуда?
— Из Самарканда.
— Простите. Степанида Александровна, насколько мне известно, никогда не бывала в Самарканде. Как вы узнали о ней?
— Ну что вы! — удивленно произнесла Халима. — Я же вам сказала, что хочу заменить Наташу Бельскую. Вы возьмете меня, ладно?
— Да-да!
Розыков ответил утвердительно скорее всего машинально, думая в это время о Степаниде Александровне.
Халима вскочила с кресла, схватила Розыкова за руки.
— Якуб Розыкович, большое вам спасибо! Вы даже не представляете, что делаете для меня! Я никогда не забуду это. Никогда!
— Ну-ну! Успокойтесь!
Вошла Гульчехра.
— Я не помешала вам?
— Что ты, дорогая.
Халима смутилась. Может, оттого, что стояла рядом с Розыковым и все еще держала его за руки. Гульчехра улыбнулась ей доброй, приветливой улыбкой.
— Я пойду. Ладно?
— Что ты, милая, — сказала Гульчехра. Она подвела Халиму к креслу, усадила ее снова. — Сейчас будем пить чай.