13
Примов волновался.
Это был высокий сухощавый старик лет семидесяти с быстрыми молодыми глазами. Он часто потирал правой рукой сморщенную, будто гофрированную шею, застывал на мгновение, глядя перед собой.
Панченко снова был на своем коньке. Он уверенно задавал вопросы, иногда ходил по комнате, иногда сидел напротив Примова, иногда стоял перед ним, широко расставив длинные ноги или скрестив руки на груди.
Примов жил в небольшом глинобитном домике на окраине города. Детей у него не было, жена умерла в конце прошлого года.
— Что вы делали сегодня ночью?
— Спал.
— У вас есть свидетели?
— Какие свидетели?
— Которые бы подтвердили, что вы сегодня ночью спали?
— Бахрам, пожалуй, подтвердит.
— Сосед?
— Племянник.
— Где он сейчас?
— Уехал в Самарканд. Приезжал проведать меня.
— Вы вчера должны были дежурить?
— Должен, — ответил Примов.
— Почему не дежурили?
— Батыр попросил, сказал, что надо на базар. В Янгишахар.
— Зачем?
— За коровой.
— За какой коровой?
— За обыкновенной.
— Может быть, вы объясните, что это значит?
— Батыр накопил денег и хотел купить корову.
Панченко внутренне воспрял. Неужели так легко объяснялось то, что у Каримова в пиджаке оказались четыреста рублей?
— Значит, вы подменили Каримова, потому что он собирался поехать на базар? Так?
— Так.
— У него были деньги. Где он их взял?
— Я сказал: накопил. Может, занял? Не знаю.
— Куда вы собирались деть хлопковые семена?
— Какие хлопковые семена?
— Которые пытались украсть в колхозе.
— Известно — куда. Скотину кормить.
— Значит, вы пытались украсть в колхозе хлопковые семена?
— Было дело. Чего скрывать.
— Кто помешал вам?
— Каримов.
— Вы рассердились на него?
— Рассердился.
Старик почмокал губами, снова уставился перед собой. Вероятно, вспомнил, как Каримов поймал его с ворованными хлопковыми семенами.
Панченко весь напрягся — вот она, та минута, когда от его мастерства зависел исход поединка.
— Значит, вы рассердились?
— Рассердился, — повторил Примов.
— Сказали, что при случае отомстите?
— Злость подвела меня.
— Эта злость и после не давала вам покоя?
— Не давала.
— Теперь все в порядке?
— Как?
Панченко подошел вплотную к Примову, проговорил жестким, отрывистым голосом:
— Бросьте притворяться, Примов. Рассказывайте!
Примов пожал плечами:
— О чем рассказывать?
— Не знаете?
— Подожди, подожди! Ты, наверное, думаешь, что я убил Батыра? Так, что ли?
— Наконец-то! — Панченко отошел от него, сел на табурет. — Рассказывайте!
Примов посмотрел перед собой остановившимися глазами, потом сказал тихо, с величайшей осторожностью:
— Ты, парень, того... в своем ли уме?
Панченко усмехнулся. Ему приходилось видеть всякое. Глупыми вопросами его не возьмешь.
— Собирайтесь!
— Куда?
— Поедете со мной в милицию.
— Ты, парень, может, действительно... рехнулся?
— Собирайтесь!
Вечерело.
На небе по-прежнему чернели тяжелые тучи. Дул резкий холодный ветер. Деревья тревожно шумели, разбрасывая вокруг жухлые листья.
«Что теперь делает Азимов? — подумал Панченко. — Надо бы сказать ему, чтобы он оставил кассира в покое. Впрочем, может быть, кассир действовал вместе с Примовым? Чем черт не шутит».
Примов шел впереди Панченко, ссутуля свои острые худые плечи, бормоча что-то.
14
Азимову везло меньше, чем Панченко. Он беседовал с Аралом Байкабуловым уже больше часа, однако еще не нашел ни одного сто́ящего факта, который бы пролил свет на преступления, совершенные в колхозе.
Байкабулов, по всей вероятности, имел стопроцентное алиби, исключающее его участие и в убийстве, и в ограблении кассы.
Правда, он терялся, когда вопрос заходил о сумме, похищенной из сейфа. Поэтому Азимов думал, что часть денег, оставшихся после раздачи зарплаты колхозникам, перешла в его карман, часть досталась ночному грабителю.
Возможно даже, возвратился Азимов к вчерашней версии, что мужчина в кирзовых сапогах и был этим человеком.
У Голикова, участкового уполномоченного, разговор о человеке в кирзовых сапогах занял не более пяти минут. Вел этот разговор Иван Мороз.
— Разрешите мне заняться им, — предложил он. — Его надо проверить.