— Як шо? — невольно по-украински произнес Джаббаров.
— Ну як? Сказаты, шо вы тут али нэма? Вона хоче с вами побалакать. Може, пожертвуете для ии хвылыну? Сдается, шо вона дюже растривожена?
— Пожертвую, конечно, пожертвую. Зови ее сюда... Подожди, подожди, Нетудыхата. Я сам.
Джаббаров выскочил из-за стола, выбежал из кабинета, чуть не свалив на ходу тумбочку с графином, прыжками сбежал по крутой лестнице и остановился у широкого низкого входа в вестибюль.
Королева стояла у стены с большим продолговатым свертком.
— Я к вам, Касым Гулямович.
— Что-нибудь случилось?
— Нет-нет!
В кабинете Королева неторопливо огляделась, подошла к тумбочке, сняла с нее графин и вентилятор, быстрыми ловкими движениями развернула сверток.
— Пусть она здесь стоит!
Джаббаров не верил своим глазам — на тумбочке, будто вестница иного мира, белела статуэтка Лепешинской. Гордо вскинутая головка балерины смотрела прямо на него.
Королева положила руку на руку Джаббарова, заглянула в его взволнованные глаза.
— Примите ее, не отказывайтесь. Нет-нет, ничего не говорите. Умоляю вас!
Она медленно повернулась и так же медленно вышла из кабинета.
Джаббаров остался один. Он не побежал за неожиданной посетительницей — знал, она действительно обидится, если сейчас попытаться возвратить ей статуэтку.
— Дела́!
Джаббаров снова посмотрел на статуэтку и будто только теперь по-настоящему понял, как был необходим людям его тяжелый труд.
31
Зазвенел телефон.
— Капитан Джаббаров?
— Да.
— Говорит ответственный дежурный. Только что звонил лейтенант Азимов. Он напал на след Красова. Сообщаю адрес.
Через несколько минут из ворот здания управления милиции выехала оперативная машина. В ней сидели Джаббаров, Григорьев и Савицкий.
Впереди, у самого горизонта, висел белый рог луны.
Потерпевших не было
1
Секретарь суда — миловидная голубоглазая девушка — внимательно оглядев зал и положив руки на папку, негромким строгим голосом сказала:
— Встать! Суд идет!
Люди торопливо поднялись. Двери, ведущие в зал из коридора, отворились, и в них появились судья и народные заседатели.
— Прошу садиться.
Подсудимые Аганов, Гадаев, Халилов, Гроссман, Гринберг опустились на скамью одновременно, будто спешили избавиться от множества глаз, устремленных на них. Судя по всему, они готовились к этой минуте, поэтому довольно искусно изобразили на лицах смущение и раскаяние, зная, что это трогает людей.
Зал был переполнен.
Пришли свидетели, родственники и знакомые подсудимых, а также любители занимательных историй и праздные гуляки. Кому не нашлось места в зале, стояли в подъезде и под окнами здания.
Два парня пристроились на крыльце, расстелив газеты прямо на ступеньках. Они мусолили в зубах потухшие сигареты, бесцеремонно рассматривали свидетелей и изредка бросали фразы, никому вроде не адресованные.
— Достанется сегодня некоторым, — говорил грузный, широкоплечий блондин своему щуплому рыжему приятелю. — Улавливаешь?
Рыжий улыбнулся в тонкие, как ниточка, усики:
— Еще бы не уловить. Улавливаю!
Безразличным ко всему, что происходило вокруг, казался только один человек. Он сидел на скамейке, врытой в землю у дерева, водил небольшим прутиком по песку и время от времени резким кивком головы откидывал прядь седых волос, спадающих на лоб.
Это был Тимур Азимов.
— Свидетель Соломин!
Голос секретаря суда прозвучал для многих неожиданно. Прежде всего для самого Соломина, стоявшего на крыльце. Он торопливо вошел в зал.
— Веревочку захватил? — грубо спросил широкоплечий блондин.
— Что? — оторопел Соломин. — Какую веревочку?
— Язык подвязать. Чтоб не болтался.
Блондин не договорил. Азимов, взяв его за локоть, отвел в сторону.
— Поговорим?
— Поговорим! — вызывающе бросил блондин. — Хочешь вместе с этим типом схлопотать? Я щедрый!
Рыжий встал рядом с Азимовым, выразительно похлопал рукой по карману.
— Может, некоторым надоело жить? А! — с одесским акцентом поинтересовался Рыжий.
Азимов показал удостоверение. Лица дружков моментально вытянулись.
— Товарищ... Я... понимаете... пошутил... — закрутил головой блондин.
— Пошутил? — переспросил Азимов.
— Честное слово! — поддержал блондина Рыжий. — Он без шутки дня прожить не может.