— Мне это неизвестно.
— Вы видели деньги?
— Я не понимаю, о чем вы говорите!
— Даже так?
Золотов-Аганов скривил губы. Джаббаров подумал, что этот человек наверняка попортит ему немало крови, однако не подал вида — с прежним спокойствием продолжал допрос.
— Какую роль в вашем деле играл Рыжевский?
— Может, вы скажете, кто это?
— Вы не знаете?
— Нет.
Джаббаров перевел взгляд на милиционера, стоявшего у двери.
— Уведите.
— Есть, товарищ майор, — шагнул к столу милиционер.
— Приведите Халова.
Степан Халов начал с порога:
— Меня решили скомпрометировать. Я бы все равно не принял Гроссмана на работу. Я требую наказать виновников. Надо же дойти до такой страшной низости! Я до сих пор не могу прийти в себя. Будто обухом ударили по голове.
— Садитесь, — сказал Джаббаров.
— Спасибо... Никогда, слышите, никогда я не шел против совести и закона. Мне не семнадцать лет. Слава богу, знаю, что такое жизнь.
— Однако своих друзей вы, очевидно, не знаете?
Степан Халов тяжело вздохнул:
— Очевидно.
— Зачем они привели к вам Гроссмана?
— Я же говорю вам: хотели скомпрометировать мое честное имя. Аганов метил на мое место. Понимаете?
— Вы не ошибаетесь? — преувеличенно удивленно протянул Джаббаров. — На вид Аганов вполне порядочный человек. Я бы никогда не подумал, что он способен на подлость.
— Внешность обманчива.
— Пожалуй, вы правы.
Минуты полторы в кабинете стояла тишина. Прозоров и Азимов с любопытством смотрели то на Джаббарова, то на Степана Халова — ждали, чем закончится этот затянувшийся диалог.
— Может, мы все-таки поговорим откровенно?
— Я совершенно откровенен с вами.
— Степан Иванович, — встал Джаббаров, — забудьте вашу нелепую легенду. Она шита белыми нитками. У кого из вас появилась идея шантажировать людей?
— Ни у кого, — помедлил с ответом Халов.
— Аганов сказал, что это идея ваша.
— Он не мог так сказать. — Степанов-Халов сдавил ладонями голову. — Я ничего не знаю. Уверяю вас.
— Вы знаете Рыжевского?
— Это знакомый Гадаева.
— Как его настоящая фамилия?
— Рыжевский... Впрочем, не знаю. Не интересовался. Не имел такой надобности. Спросите у Гадаева.
— Может быть, Рыжевский-Григорьев?
— Оставьте меня в покое!
— Это ваше последнее слово? — спросил Джаббаров.
— Да.
— Кого вы боитесь? Аганова?
Степанов-Халов не то вздрогнул, не то пожал плечами, повторил еще раз, правда, без прежней настойчивости.
— Оставьте меня в покое!
— Уведите, — приказал Джаббаров милиционеру. — Приведите Гадаева.
Борисов-Гадаев не кричал, не изворачивался, не делал удивленных глаз: он смотрел прямо перед собой и беспрерывно повторял, как молитву, одним и тем же голосом:
— Я ни в чем не виноват! Я честный советский человек!
Его тоже увел милиционер и привел Семенова-Гроссмана. Тот осторожно сел на стул и, оглядев кабинет, пригладил редкие пушистые волосы. Он, по-видимому, неважно чувствовал себя: то и дело прикладывал ладонь к левому виску.
— Дайте, пожалуйста, сигарету.
Джаббаров протянул пачку.
— Благодарю вас.
Семенов-Гроссман жадно затянулся, откинув голову назад, долго глядел в потолок, словно увидел на нем свое изображение.
Джаббаров решил не торопить события — взял свой любимый красный карандаш и принялся чертить на чистом листе бумаги квадраты и треугольники.
Прозоров тоже сделал вид, что его вовсе не интересует следствие, потянулся опять к журналу «Советская милиция», перевернул несколько страниц.
Азимов внимательно следил за Семеновым-Гроссманом. Он чувствовал, что именно этот человек может рассказать все о себе и о своих сообщниках.
Семенов-Гроссман, действительно, мог рассказать о себе и о своих сообщниках все. Он давно тяготился их обществом.
Сначала легкомысленно впутался в мошеннические сделки новых приятелей, не задумываясь над последствиями. Потом, когда ему стало ясно, что провал неизбежен и что его уже ничто не спасет — ни связи, о которых постоянно говорил Аганов, ни деньги, полученные нечестным путем, он тяготился происшедшим, но не мог уже ничего изменить.
— Я вам все расскажу. Только, пожалуйста, еще сигарету, если можно. В горле что-то першит.
— Прошу.
Семенов-Гроссман снова жадно затянулся, помолчал еще немного, взглянул на часы, висевшие за спиной Джаббарова, нервно потер лоб.