— Марго, надеюсь, мы не утомим тебя разговорами о садоводстве, — сказала Лиза и поднесла мне чашку с чаем. – Алекс упоминал, что ты увлекаешься скалолазанием?
— Просто... Лазанием, — промямлила я. – По деревьям.
Лиза отреагировала также, как все остальные: ее правая бровь дернулась, а губы поспешили растянуться в улыбке. «Вот это она странная... Улыбайся-улыбайся!».
— У нас сзади дома начинается лес. Если хочешь, можешь потом погулять там, пока мы будем возиться с теплицей, — предложила Лиза. Я подумала о том, что она действительно чертовски мила. Алекс не отрывал от нее взгляда: неслучайно говорят, что в любовь «проваливаются» — так вот Алекс в этой любви уже был с головой. Он тонул и пускал пузыри.
— Я сейчас практически не вылезаю из издательства, — со вздохом сказала Лиза, — Генри все хочет нанять садовника, но я не желаю, чтобы тут хозяйничал кто-то кроме меня. Я такая собственница!
Мне захотелось чуть пнуть Алекса, но он старательно вытягивал ноги в сторону. Если Лиза «собственница», она вряд ли собирается расставаться с Вайсманом. У Алекса нет шансов.
— Вы давно тут живете? – спросила я.
— Раньше мы снимали квартиру в центре. Потом купили этот дом... Точнее, Генри купил.
Алекс все еще молчал, и я чувствовала, как нарастает неловкость. Поэтому продолжила расспрашивать Лизу:
— А ты давно увлекаешься садоводством? Наверное, трудно совмещать...
— Да, трудновато, — протянула Лиза и рассмеялась, — самая моя сложная работа...
Она вдруг приложила палец к губам и сделала заговорщицкий вид. Алекс напрягся.
— Самая моя сложная работа – это жить с Генри, скажу я вам. Я уже говорила Алексу, что он довольно известный писатель, Генрих Вайсман.
Я кивнула, чувствуя, что моя шея стала точно у Буратино. Деревянная.
— Он не общается с моими друзьями, запрещает выкладывать свои фотографии в социальные сети, часто ведет себя как параноик, — Лиза вдруг перестала улыбаться и, кажется, поняла, что зашла слишком далеко. Она мгновенно переключилась «обратно», растянула малиновые губы в улыбке и продолжила, — но в целом, конечно, он потрясающий человек!
— Удивительно, что можно поддерживать анонимность столько лет, — пробормотала я.
— Все мое окружение умеет держать языки за зубами, — сказала Лиза. – Генрих всегда был очень закрытым человеком, с самой юности. Я давно поняла, что с этой его чертой сражаться бесполезно.
Алекс молчал и очень широко улыбался. Наконец он раскрыл свой рот и невпопад спросил что-то о малиннике, который рос у террасы. Я решила оставить их наедине и отпросилась погулять в лесу.
Сосны начинали расти практически у низкого каменного забора, калитка в котором была распахнута. Газон сменялся жестким хвойником: желтые длинные иглы наступали на сверкающую зелень. Сосновый лес уходил вдаль, и я вдруг набрела на тропинку. Она шла параллельно участкам, и я подумала, что нужно будет попробовать вернуться домой по ней.
Когда пришла на террасу, Лиза и Алекс все еще торчали в теплице: Лиза смеялась, и ее розовые волосы касались огуречной рассады. Я спросила у нее, можно ли воспользоваться ванной, и она крикнула «на первом этаже, налево», и с террасы я вошла в дом.
Холл был пустым и прохладным, и интерьер его явно полностью придумала Лиза: сплетённый из лент ковер на полу, большая белая бумажная люстра под высоким потолком: она раскачивалась на слабом ветерке. Осознавать себя одной в пустом доме Генриха Вайсмана было жутко. Я быстро свернула из холла налево – мелькнула гостиная с черными стульями и отполированным сверкающим столом – и зашла в ванную.
Я в ванной Генриха Вайсмана. Вполне возможно, что тут на втором этаже еще одна ванная комната, но этой он тоже определенно пользуется. Слева от входа стояла роскошная ванная, аж сверкающая, в отличие от нашей с Алексом, засаленной и страшной, несмотря на все усилия; справа – унитаз. Я в ужасе зажмурилась. «Герои и гении тоже делают это, Марго», подумала я. В круглом зеркале виднелось мое отражение – я была красная как помидор. В стакане стояла одна идеально чистая белая зубная щетка, да и полотенца белые и чистые. Вероятно, эта ванна — гостевая. Я быстро ополоснула руки (Вайсман трогал это мыло!), вытерла их полотенцем (вытирал свои!). Я невидяще уставилась в белую махровую ткань. Я трогала то же полотенце, что и Вайсман, я наступала на тот же пол, что и он, я… Разговаривала о нем с его женщиной.