— В Сент-Джонс-Вуде, — ответила Дженни, не подумав.
— А, понятно, лесная нимфа. Тогда я задам еще вопрос: бывает ли у дриад Сент-Джонс-Вуда когда-нибудь завтрак?
— Да, разумеется, — улыбнулась Дженни.
— Расскажите мне, — попросил Дерек, — об этом все.
— То есть, что я ем на завтрак?
— И пьете, и рассматриваете, и от чего отказываетесь, и воротите нос, а чего съедаете две порции.
— По разному. Обычно я съедаю грейпфрут, и тост, и омлет, и джем, и яблоко. И, конечно, кофе.
— Мне сегодня не везет, — сказал Дерек. — Я надеялся, вы скажете: апельсин, и булочки, и крутое яйцо, и масло, и банан. И, конечно, молоко.
— Да? — в замешательстве пробормотала Дженни.
— Если бы вы это перечислили, мы бы открыли вон ту хозяйственную сумку и посмотрели бы, что нам туда положили.
— О! — восторженно воскликнула Дженни. — Вы приглашаете меня позавтракать?
— Непременно, как говорят у нас в Америке.
— А вы были в Америке?
— И да, и нет, — сказал Дерек.
— Либо были, либо нет, — рассмеялась Дженни. — Разве не так?
— И да, и нет, если вы улавливаете смысл.
— Боюсь, не совсем.
— Однажды я отплыл в сторону Америки, но на борту было шестьдесят американцев, которые так много и так громко расспрашивали меня об Арчибальде, что я понял: не стоит и пробовать ужиться среди ста пятидесяти миллионов американцев.
— И что вы сделали?
— Вернулся.
— Вы хотите сказать, сразу же?
— Как только корабль повернул обратно.
— И вы совсем не видели Америки?
— Я видел Нью-Йорк со стороны реки, — восторженно произнес мистер Дерек Фентон, — когда садилось солнце, и меня никто не спрашивал, как Арчибальд выглядел в детстве, а этого достаточно. Так вы принимаете мое приглашение?
— Позавтракать? С удовольствием!
— Прекрасно.
Он выпрямился. Теперь они стояли лицом друг к другу. Она попыталась определить для себя, как он выглядит, запомнить его облик, чтобы потом, когда она уйдет отсюда и больше никогда его не увидит, можно было иногда думать о нем. Был ли он красивым или безобразным, высоким или низким? Она едва ли понимала. Она понимала только, что он нравится ей, он не может не нравиться, что, если рассказать ему о Гусаре, он все поймет, что, даже если рассказать ему о тете Джейн, он все поймет правильно. Она вспомнила о Бродяге и подумала, что он тоже, в сущности, очень мил, если узнать его получше. Дерек Фентон делал милым любого… И вдруг ей стало жарко, и она быстро отвернулась, чтобы не было видно лица, потому что ей вспомнился их разговор о водяных нимфах, когда на одну удивительную минуту в этом утреннем солнечном свете мир казался таким далеким от всего, чему ее когда-либо учили, а она вдруг ощутила что быть у него натурщицей — водяной нимфой — вовсе не ужасно, а просто, естественно и прекрасно. Теперь вдруг она поняла, что он единственный в мире человек, которому она никогда, никогда не могла бы позировать в таком виде.
III
— Это, — сказал Дерек, разбивая яйцо о носок башмака, — завтрак, а не государственное учреждение. Если я спрошу вас что-то неподходящее, просто небрежно передайте мне масло, и я буду знать, что я на скользкой почве. Хорошо?
— Да, — ответила Дженни. — Спасибо.
— Итак, грубо и в общих чертах, куда мы отсюда идем?
— Вы хотите сказать, куда я иду?
— В чьем стогу вы собираетесь ночевать сегодня?
— Ну, — осторожно начала Дженни, — я как бы иду к побережью.
— Если вы идете в том направлении, что раньше, когда мы встретились, вы доберетесь до него в Нортумберленде. Вы, случайно, не в Норвегию направляетесь?
— Нет.
— Держите масло под рукой на всякий случай. Вы убегаете от кого-то или от чего-то?.. Спасибо. И соль, если вам не трудно. — Он намазал булочку, макнул яйцо в соль и принялся жевать.
— Мне очень жаль, — сказала Дженни, умоляюще глядя на него.
— Все в порядке. Еще один вопрос, и мы сможем перейти к апельсину. Сколько вам лет, Наоми?
— Восемнадцать.
— Вы уверены, что не шесть?
— Восемнадцать, правда.
— Или шестьсот?
— Ну хорошо, на самом деле восемнадцать с половиной.
— Какая разница? Хотите апельсин?
— Спасибо.
— Если в восемнадцать лет не делать того, что хочется, то когда же? Ответ: никогда.
— Разве в тридцать нельзя?
— Мне тридцать, и я не могу делать то, что мне хочется.
— Правда не можете? — удивилась Дженни.