— Минутку, заместитель начальника неизвестного штаба! Для начала — начальник штаба чего? И главное! С какого перепуга мы поступаем в ваше распоряжение?
Недоумение на лице начальника было мимолетным, но искренним. Так, наверное, опешил бы министр обороны, у которого рядовой спросил, сколько «дедушке» до дембеля… Потом недоумение сменилось начальственным гневом.
— Что-о-о? А ну, смирно!
Это он зря… В три горла ему быстро объяснили, кто он, сухопутный, такой и куда ему идти. Штабной налился багровой синевой, заорал неразборчиво и начал правой рукой хвататься за кобуру. Серега как-то зеркально занялся тем же. Дядёк с удивленно-испуганным выражением лица недоуменно вертел головой. За дверью послышался топот ног, Пашка зачем-то ломанулся к своей постели, а я, поняв, куда его понесло, остро почувствовал себя голым. Лязг затвора Пашкиного автомата как сигналом мне стал — я, отпихнув с дороги дядька и отсушив ударом «военному» шаловливую ручку, левой рукой достал из его кобуры пистолет, тяжелый и явно не макаров. А Пашка, падая, высадил одной очередью полмагазина в проем выбитой двери, куда уже лезли что-то неразборчиво орущие люди в форме.
Слабоват всё-таки Репин как баталист. Картина Серегиного с Пашкой номера в его картину «Приплыли» не уложилась бы, тут помощнее надо бы… Да! Я в курсе, что эту картину не Репин написал и называется она совсем по-другому! Но! Серега успел уронить на пол опешившего от военных действий вояку, Пашка, поднявшись с пола и мимоходом ткнув «штатского» дядька стволом в живот, отчего тот сложился как перочинный ножик, осторожно пошел осматривать агрессивных визитеров, или что там от них осталось. А я не нашел ничего лучшего как отдать пистолет Сереге и, перепрыгнув лежащие в дверях тела, побежать этажом ниже. Полицию вызывать.
«Скорая приехала и врач добавил смеху нам…»[15] Второй раз за день нас доставили в полицию, в этот раз для разнообразия в наручниках. Всех заковали, включая дядька. С моей точки зрения, нас волохать было не за что — уроненная хамским образом на пол дверь наличествует, автоматы у агрессоров — тоже… Самооборона, по сути дела. На том мы трое и стояли, не сговариваясь. Военный пытался взять полицаев «на голос», но безуспешно. Наоборот, его сперва несколько раз — на хорошем русском языке — призывали вести себя прилично. А после последнего выступления, когда с нас наручники снимали, его увели куда-то, так и не расковав. Зато после этого отмер дядёк, молчавший всю дорогу. Отмер и заголосил:
— Господин полицейский! Произошла ошибка!
На него вылупились все: и мы втроем, и трое правоохранителей.
— Точнее, как бы эксцесс исполнителя!
Благодарная публика молча внимала, ожидая продолжения.
— Мы — представители администрации Москвы. Были присланы для передачи нам корабля ВМФ…
— Передачи??? Вам??? Вы охуели???
Полицаи опешили. Сидят, понимаешь, ничего не подозревая, а тут откуда ни возьмись — цельный корабль! Военно-Морского Флота, которого здесь не было никогда! От слова «вообще»! Дядька, впрочем, это не заткнуло.
— Но возникли сложности, и…
А вот тут завод у него и кончился. Зато «начался» у Сереги.
— Про то, что говорит этот господин, ни я, капитан корабля «Безотказная тревога», ни мои компаньоны ни сном ни духом. А вот попытке решения проблемы этих господ силовыми методами мы — свидетели. И участники. Попытке, кстати, неудачной.
Из «тройки нападения» не выжил никто. И бронежилеты им не помогли: Пашка, как нарочно, двоим на входе ноги выше колен издырявил, а хитрому, спрятавшемуся за косяком, косяк не помог: пуля в бок вошла. Кровищщи было! Хорошая машинка «калаш». Укладистая. В смысле — укладывает хорошо.
— Так что не знаю ничего насчет эксцессов, а мое лично мнение — попытка силой лишить нас имущества.
Дядёк попробовал не согласиться с формулировкой. Его можно понять — пристегивался он к разбою капитально, и в тюрьму не хотелось. Пять минут он пытался отбиться от нас троих. Полицаи наслаждались: как я понял, русский знали все, а с эпитетами и метафорами мы не стеснялись. Понаслаждавшись, они покинули нас, уведя с собой дядька.
Втроем мы просидели минут сорок. Пашка смолил одну за другой сигареты, доставая их из худеющей пачки и каждый раз, доставая, заглядывал в неё и сокрушенно вздыхал. Говорить не хотелось. Хорошим было то, что наручники с нас сняли, но вновь не одели. Хоть это — хлеб.
Наконец за нами пришли. Уже знакомый полицейский предложил пройти с ним. Отвел нас на третий этаж и запустил в кабинет, оставшись снаружи.