– Это был не флирт, - тихо бормочу я, но Дэбри уже не слушает. К счастью, он не видел, как Сильвиан поцеловал меня. Как бы я объяснила это? Меня бы точно сразу же выперли с работы.
Когда смена, наконец, заканчивается, я возвращаюсь в свое общежитие.
И я запираю за собой дверь.
Хотя тихое предчувствие подсказывает мне, что это мне не поможет.
Может быть, мне вообще ничего не поможет.
Возможно, все слова Сильвиана правдивы.
3 Джексон
Шлюхи скучны.
Их обнаженные тела почти не возбуждают, а их умоляющий взгляд с каждым разом становится все более жалким.
Две девушки садятся на меня одна за другой, стонут, как будто я снимаю их для порно, и скачут на мне верхом, потому что я уже слишком устал, чтобы трахать их. Я даже не знаю их имен, замечаю я. Они белые, светловолосые и глупые, и они ничем не отличаются от сотен других сучек в этом кампусе.
Вскоре я пройду через них всех.
И никто не сможет меня удержать.
Мои пальцы, украшенные перстнями, впиваются в плоть одной из них, насаживая её на свой член, чтобы я наконец кончил, и почувствовал в этот миг освобождения нечто большее, чем ненависть.
Я родился с презрением в крови. Или, может быть, постоянное презрение моего отца заставило меня перенять его ненависть, как болезнь. Он ненавидел мою мать.
Он ненавидел меня.
И я ненавижу всех, кто осмеливается встать на пути моего возмездия.
Моя месть ему и тому, что он с нами сделал.
Я знаю, что мой отец замышляет что-то, чтобы окончательно уничтожить меня. Лишить прав собственного сына, потому что он не знает чести.
Мой отец не просто создает чертов фонд из ничего, а после начинает беспокоиться о том, будут ли стипендиаты учиться в Кингстоне или будут исключены нами. Нет. У него есть причина, отличная от его необузданного самаритянского гена.
Я думаю, что знаю эту причину.
И поэтому я позабочусь о том, чтобы никто из них, ни одна из стипендиаток, никогда не получила свой гребаный диплом.
И ты тоже.
Весь кампус считает, что я вершу правосудие. Наказываю нищих стипендиатов за то, что они посмели приехать в Кингстон, не заплатив ни цента за пребывание здесь.
Но честно?
Маленькие, невинные, бедные стипендиатки - не более чем пешки в борьбе с человеком, который хочет отнять у меня все. Мой отец. Если бы не он, мне было бы чертовски наплевать на киски и их низших сородичей.
Спасибо, Тирелл.
Ты думаешь о своем отце, пока трахаешься.
В следующий раз подыщи себе кого-нибудь получше.
В голове тут же вспыхивает образ миниатюрной девчонки из трейлерного городка. Что-то в тебе настолько невинно, что я хочу обхватить руками твою нежную пульсирующую артерию и лишить тебя дыхания. В твоем взгляде столько непокорности и силы, что скучать не придется, верно?
Нет. Ты не скучная.
Ты особенная.
Карие глаза, высокий хвост, одежда от Walmart, которая не может скрыть, насколько она сексуальна.
Настоящий вызов?
Есть ли что-нибудь подобное для меня?
Короля?
Я позволяю сучкам аккуратно облизать мой член, прежде чем встаю с кресла и застегиваю ремень. Присутствующие в зале уже привыкли к тому, что я бесцеремонно трахаюсь перед ними средь бела дня. Найти укромный уголок для меня не составит труда. В некотором смысле это мой тронный зал, так что я могу вести себя в нем как настоящий король, черт возьми.
Помещение на первом этаже главного здания доступно только для тех, кто имеет на это право. После ряда картин с изображениями наших предков, в самом центре кампуса, находится дверь.
Деревянная, массивная, достаточно большая, чтобы сквозь нее могли пролезть великаны.
Дверь, которая остается закрытой для всех, кто недостаточно способный. Недостаточно умный. Недостаточно смелый. И прочий бред, который придумали для нас наши помешанные на разуме зануды деды.
Зал за волшебными дверями, как и любой другой в Кингстоне, обставлен в старомодном стиле и уставлен книгами. Книга за книгой стоят на бесконечно высоких полках и не пылятся только потому, что Пинч, горбатый смотритель, неделю за неделей проходится по ним своей дурацкой щеткой для смахивания пыли.
Мы сделали пространство просторнее. В центре раньше стоял длинный стол, рассчитанный на двенадцать человек. Мы избавились от него и поставили пять кресел перед тремя витражами окнами от пола до потолка.