Г. N остается с матерью и объявляет ей, что он сам захотел устроить ее дачу, так как в его руках два-три свободных дня. Барыня благодарит, но нельзя не заметить по ее глазам, что она плохо постигает, в чем тут дело, и решается поддакивать, как хорошая хозяйка, из одного убеждения только, что это так необходимо… Г. N не упускает при этом случае объяснить барыне, в чем дело, для чего все это делается, но объясняет так, что барыня пуще прежнего убеждается, что необходимо.
— Изволите видеть, — говорит он, — здесь ведь в чем расчет-то? Представьте себе: у вас лес, — при этом N показывает рукою по направлению к барыне, так что та невольно взглядывает на собственный желудок. — И у меня лес, — и N показывает себе в живот. — Но мой лес, так как он постоянно находится в этакой тесноте… Свободный приток воздуха недостаточен… Питание скудное. Очевидно, необходима прорубь… просека…
— Так-так…
— Вот-с, изволите видеть…
И так далее в этом роде.
Потом время проводится таким образом.
Через четверть часа г. N сидит с барышней в саду.
— Скучаете? — спрашивает он.
— Да.
Г. N не находит, что сказать, и, чтобы протянуть время, усиленно трет ладони. Барышня вдруг вспоминает, что она, бог знает зачем, нарядилась в платье с открытыми плечами. Ее снова бросает в пот, потому что она не уверена в чистоте своих плеч и обнаженных выше локтя рук; почем знать, что у ней не прилипла где-нибудь ягодка малины, земляники и т. п. Положение ее делается почти нестерпимым, она начинает понимать, почему дьяконская дочка все смотрела в землю и молчала.
— А у нас недавно староста церковный умер, — произносит она, совершенно как дьяконская дочка.
— Что же такое? отчего?
— У него было что-то здесь.
Барышня при этом обвела рукой большое пространство на левом боку.
— Сердце болело?
— Нет… дальше… еще за сердцем.
— Где же это? Легкие, печень?
— Нет-с, еще гораздо дальше… за легкими…
Барышня останавливается, вся пораженная потом, а г. N догадывается со слов ее, что эта болезнь была где-то: "пройдя легкие, налево или направо, за угол" — что-то в этом роде.
На дорожке показывается мать, хлопотавшая о разных закусках и теперь считающая обязанностию занять гостя… Она тяжело опускается на лавку и после некоторого молчания говорит:
— Скажите вы мне, что же теперь за Петербургом?
— А там уж море идет.
— Море? А как же это тут вот рассказывал кто-то, что за Петербургом война начинается.
Г. N очевидно понимает, что барыня что-то запорола, но отчего же ему не сказать, что это так, тем более, что голова у него не отвалится.
— Может быть-с! может быть. Бог ее знает.
— Кажется! — победным тоном говорит барыня. — Война!..
— Может быть-с. Да оно так и выходит: место глухое.
— Сырость.
— Вот и это-с!.. Сырость, глушь… вот им и хорошо для драки-то?
- А как же…
И так далее.
После всевозможных закусок, в продолжение которых N рассуждает с самой барыней, так как дочь отлучается по хозяйству, закладывают тройку дюжих коней, и N отправляется в лес, где мы уже имели случай с ним встретиться… После того как мы оставили г. N в чаще леса, работы его продолжались в таком порядке: на часах было еще час, и, следовательно, время нужно протянуть до обеда, и поэтому N, от времени до времени расспрашивая лесника, где граница и проч., набирал спелые ягодки земляники. Все это заняло довольно времени, так что в доме помещицы обед вопреки обычаю совершился часом позже. А после обеда N отзывает хозяйку в другую комнату, требует план ее леса, развертывает его во всю ширину, тычет пальцем в какую-то точку, говорит непонятные слова вроде "таксация", "астролябия", "съемка" и проч. Все это заставляет добрую помещицу недоумевающими глазами смотреть на N, по временам несколько трусить, что она до приезда N никаких этих вещей не знала и не озаботилась об них, и все-таки еще более уважать этого N, вызвавшегося избавить ее от бед, может быть весьма многочисленных.
Оставшись один, N развертывает бумажку, на которой беспорядочно разбросаны заметки, сделанные в лесу: "осина", "ель", "березовые насаждения", и начинает приводить все это в порядок. Это работа нетрудная. Стоит только эту бессмыслицу набранных названий дерев пересыпать бессмыслицей другого рода — частицами "но", "хотя", и выйдет штука, очень похожая на дело: "Хотя и развивается преимущественно береза, но также заметна и осина". Далее, чтобы поразнообразить и эту фразу, N иногда пишет просто: "Хотя осина, но и береза", и т. д. без конца.
— Вот-с! — вручая описание барыне, говорит он.
— Тут все?
— Все-с; теперь будьте покойны…
N замолкает; барыня понимает, что требуется возблагодарить за услугу.
— Вы уж от нас завтра уедете, — просит она г. N через четверть часа.
— Завтра, завтра, — вторит барышня.
— Если это вам не будет стеснительно, — покорно пожимая плечами, говорит N, — то я, конечно, с величайшим удовольствием.
— Пожалуйста, — говорит барышня.
N остается. А вечером в темном, еще не освещенном зале он сидит с барышней у отворенного в сад окна.
— Скажите, — говорит та, — можно ли два раза любить?
— Хе-хе-хе, можно-с, — произносит N самым подлейшим тоном, но вслед за тем серьезно прибавляет: — То есть, смотря по тому, какая любовь. Ежели любовь истинная… Вы про истинную изволите говорить?
— Про истинную.
— Иу, тогда дело совершенно другого рода…
— Нельзя?
— Более одного разу нельзя-с…
— Я и сама так думаю…
В зале снова показывается хозяйка, хлопотавшая насчет ужина. Некоторое время царствует молчание. Понимая, что нужно снова занять гостя, хозяйка говорит:
— А что, скажите вы мне, сделайте одолжение, есть ли такие места, откуда никаких дорог уж нету?..
— Должно быть, есть-с…
— Где же, например?..
— На самом конце-с… Откуда уж некуда больше…
Все добродушно хохочут.
— Ах ты, господи!.. — помирая со смеху, произносит мать. — Что значит неученый-то человек, не догадаешься… — И т. д.